Page 42 - Конармия

— Как-нибудь, — сказал ему Трунов и взялся наводить пулемет. — Ты со мной, што
ль, побудешь, Андрей?..
— Господа Иисуса, — испуганно ответил Андрюшка, всхлипнул, побелел и
засмеялся, — господа Иисуса хоругву мать!..
И стал наводить на аэроплан второй пулемет.
Машины залетали над станцией все круче, они хлопотливо трещали в вышине,
снижались, описывали дуги, и солнце розовым лучом ложилось на блеск их крыльев.
В это время мы, четвертый эскадрон, сидели в лесу. Там, в лесу, мы дождались
неравного боя между Пашкой Труновым и майором американской службы Реджинальдом
Фаунт-Ле-Ро. Майор и три его бомбометчика выказали уменье в этом бою. Они снизились на
триста метров и расстреляли из пулеметов сначала Андрюшку, потом Трунова. Все ленты,
выпущенные нашими, не причинили американцам вреда; аэропланы улетели в сторону, не
заметив эскадрона, спрятанного в лесу. И поэтому, выждав с полчаса, мы смогли поехать за
трупами. Тело Андрюшки Восьмилетова забрали два его родича, служившие в нашем
эскадроне, а Трунова, покойного нашего командира, мы отвезли в готический Сокаль и
похоронили его там на торжественном месте — в общественном саду, в цветнике, посредине
города.

Иваны

Дьякон Аггеев бежал с фронта дважды. Его отдали за это в Московский клейменый
полк. Главком Каменев, Сергей Сергеевич, смотрел этот полк в Можайске перед отправкой
на позиции.
— Не надо их мне, — сказал главком, — обратно их в Москву, отхожие чистить…
В Москве кое-как сбили из клейменых маршевую роту. В числе других попал дьякон.
Он прибыл на польский фронт и сказался там глухим. Лекпом Барсуцкий из перевязочного
отряда, провозившись с ним неделю, не сломил его упорства.
— Шут с ним, с глухарем, — сказал Барсуцкий санитару Сойченко, — подыщи в обозе
телегу, отправим дьякона в Ровно на испытание…
Сойченко ушел в обоз и добыл три телеги: на первой из них сидел кучером Акинфиев.
— Иван, — сказал ему Сойченко, — отвезешь глухаря в Ровно.
— Отвезти можно, — ответил Акинфиев.
— И расписку мне доставишь в получении…
— Ясно, — сказал Акинфиев, — а какая в ней причина, в глухоте его?..
— Своя рогожа чужой рожи дороже, — сказал Сойченко, санитар. — Тут вся причина.
Фармазонщик он, а не глухарь…
— Отвезти можно, — повторил Акинфиев и поехал следом за другими подводами.
Всего собралось у перевязочного пункта три телеги. На первую посадили сестру,
откомандированную в тыл, вторую отвели для казака, больного воспалением почек, на
третью сел Иван Аггеев, дьякон.
Исполнив все дела, Сойченко позвал лекпома.
— Поехал наш фармазонщик, — сказал он, — погрузил на ревтрибунальных под
расписку. Сейчас трогают…
Барсуцкий выглянул в окошко, увидел телеги и кинулся из дому, весь красный и без
шапки.
— Ох, да ты его зарежешь! — закричал он Акинфиеву. — Пересадить надо дьякона.
— Куда его пересадишь, — ответили казаки, стоявшие поблизости, и засмеялись. —
Ваня наш везде достанет…
Акинфиев с кнутом в руках стоял тут же, возле своих лошадей. Он снял шапку и сказал
вежливо:
— Здравствуйте, товарищ лекпом.
— Здравствуй, друг, — ответил Барсуцкий, — ты ведь зверь, пересадить надо