Page 52 - Котлован

на плот!
Гость уж испугался, что он явился сюда.
— Боле, товарищ калека, ничто не подумаю. Я теперь шептать буду.
Чиклин долго глядел в ликующую гущу народа и чувствовал покой добра в своей
груди; с высоты крыльца он видел лунную чистоту далекого масштаба, печальность
замершего света и покорный сон всего мира, на устройство которого пошло столько труда и
мученья, что всеми забыто, чтобы не знать страха жить дальше.
— Настя, ты не стынь долго, иди ко мне, — позвал Чиклин.
— Я ничуть не озябла, тут ведь дышат, — сказала Настя, бегая от ласково ревущего
Жачева.
— Ты три руки, а то окоченеешь: воздух большой, а ты маленькая!
— Я уже их терла: сиди молчи!
Радио вдруг среди мотива перестало играть. Народ же остановиться не мог, пока
активист не сказал:
— Стой до очередного звука!
Прушевский сумел в краткое время поправить радио, но оттуда послышалась не
музыка, а лишь человек.
— Слушайте сообщения: заготовляйте ивовое корье!..
И здесь радио опять прекратилось. Активист, услышав сообщение, задумался для
памяти, чтобы не забыть об ивово-корьевой кампании и не прослыть на весь район
упущенцем, как с ним совершилось в прошлый раз, когда он забыл про организацию для
кустарника, а теперь весь колхоз сидит без прутьев. Прушевский снова начал чинить радио,
и прошло время, пока инженер охладевшими руками тщательно слаживал механизм; но ему
не давалась работа, потому что он не был уверен предоставит ли радио бедноте утешение и
прозвучит ли для него самого откуда-нибудь милый голос.
Полночь, наверно, была уже близка; луна высоко находилась над плетнями и над
смирной старческой деревней, и мертвые лопухи блестели, покрытые мелким смерзшимся
снегом. Одна заблудившаяся муха попробовала было сесть на ледяной лопух, но сразу
оторвалась и полетела, зажужжав в высоте лунного света, как жаворонок под солнцем.
Колхоз, не прекращая топчущейся, тяжкой пляски, тоже постепенно запел слабым голосом.
Слов в этой песне понять было нельзя, но все же в них слышалось жалобное счастье и напев
бредущего человека.
— Жачев! — сказал Чиклин. — Ступай прекрати движенье, умерли они, что ли, от
радости: пляшут и пляшут.
Жачев уполз с Настей в Оргдом и, устроив ее там спать, выбрался обратно.
— Эй, организованные, достаточно вам танцевать: обрадовались, сволочь!
Но увлеченный колхоз не принял жачевского слова и веско топтался, покрывая себя
песней.
— Заработать от меня захотели? Сейчас получите!
Жачев сполз с крыльца, внедрился среди суетящихся ног и начал спроста брать людей
за нижние концы и опрокидывать для отдыха на землю. Люди валились, как порожние
штаны; Жачев даже сожалел, что они, наверно, не чувствуют его рук и враз замолкают.
— Где же Вощев? — беспокоился Чиклин. — Чего он ищет вдалеке, мелкий
пролетарий?
Не дождавшись Вощева, Чиклин пошел его искать после полуночи. Он миновал всю
пустынную улицу деревни до самого конца, и нигде не было заметно человека, лишь медведь
храпел в кузне на всю лунную окрестность да изредка покашливал кузнец.
Тихо было кругом и прекрасно. Чиклин остановился в недоуменном помышлении.
По-прежнему покорно храпел медведь, собирая силы для завтрашней работы и для нового
чувства жизни. Он больше не увидит мучившего его кулачества и обрадуется своему
существованию. Теперь, наверно, молотобоец будет бить по подковам и шинному железу с
еще большим сердечным усердием, раз есть на свете неведомая сила, которая оставила в