Page 64 - Котлован

камень, а медведь таскал этот камень пешком и разевал от натуги пасть.
Только один Жачев ни в чем не участвовал и смотрел на весь роющий труд взором
прискорбия.
— Ты что сидишь, как служащий какой? — спросил его Чиклин, возвратившись в
барак. — Взял бы хоть лопаты поточил!
— Не могу, Никит, я теперь ни во что не верю! — ответил Жачев в это утро второго
дня.
— Почему, стервец?
— Ты же видишь, что я урод империализма, а коммунизм — это детское дело, за то я и
Настю любил… Пойду сейчас на прощанье товарища Пашкина убью.
И Жачев уполз в город, более уже никогда не возвратившись на котлован.
В полдень Чиклин начал копать для Насти специальную могилу. Он рыл ее пятнадцать
часов подряд, чтоб она была глубока и в нее не сумел бы проникнуть ни червь, ни корень
растения, ни тепло, ни холод и чтоб ребенка никогда не побеспокоил шум жизни с
поверхности земли. Гробовое ложе Чиклин выдолбил в вечном камне и приготовил еще
особую, в виде крышки, гранитную плиту, дабы на девочку не лег громадный вес
могильного праха.
Отдохнув, Чиклин взял Настю на руки и бережно понес ее класть в камень и
закапывать. Время было ночное, весь колхоз спал в бараке, и только молотобоец, почуяв
движение, проснулся, и Чиклин дал ему прикоснуться к Насте на прощанье.

Декабрь 1929 — апрель 1930 гг.