Page 59 - Котлован

— А зачем ты меня носишь? Где четыре времени года? Попробуй, какой у меня
страшный жар под кожей! Сними с меня рубашку, а то сгорит, выздоровлю — ходить не в
чем будет!
Чиклин попробовал Настю, она была горячая, влажная, кости ее жалобно выступали
изнутри; насколько окружающий мир должен быть нежен и тих, чтоб она была жива!
— Накрой меня, я спать хочу. Буду ничего не помнить, а то болеть ведь грустно,
правда?
Чиклин снял с себя всю верхнюю одежду, кроме того, отобрал ватные пиджаки у
Жачева и активиста и всем этим теплым веществом закутал Настю. Она закрыла глаза, и ей
стало легко в тепле и во сне, будто она полетела среди прохладного воздуха. За текущее
время Настя немного подросла и все более походила на мать.
— Я так и знал, что он сволочь, — определил Жачев про активиста. — Ну что ты тут
будешь делать с этим членом?!
— А что там сообщено? — спросил Чиклин.
— Пишут то, что с ними нельзя не согласиться!
— А ты попробуй не согласись! — в слезах произнес активный человек.
— Эх, горе мне с революцией, — серьезно опечалился Жачев. — Где же ты, самая
пущая стерва? Иди, дорогая, получить от увечного воина!
Почувствовав мысль и одиночество, не желая безответно тратить средства на
государство и будущее поколение, активист снял с Насти свой пиджак: раз его устраняют,
пусть массы сами греются. И с пиджаком в руке он стал посреди Оргдома — без
дальнейшего стремления к жизни, весь в крупных слезах и в том сомнении души, что
капитализм, пожалуй, может еще явиться.
— Ты зачем ребенка раскрыл? — спросил Чиклин. — Остудить хочешь?
— Плешь с ним, с твоим ребенком! — сказал активист, Жачев поглядел на Чиклина и
посоветовал ему:
— Возьми железку, какую из кузни принес!
— Что ты! — ответил Чиклин. — Я сроду не касался человека мертвым оружием: как
же я тогда справедливость почувствую?
Далее Чиклин покойно дал активисту ручной удар в грудь, чтоб дети могли еще
уповать, а не зябнуть. Внутри активиста раздался слабый треск костей, и весь человек
свалился на пол; Чиклин же с удовлетворением посмотрел на него, будто только что принес
необходимую пользу. Пиджак у активиста вырвался из рук и лежал отдельно, никого не
покрывая.
— Накрой его! — сказал Чиклин Жачеву. — Пускай ему тепло станет.
Жачев сейчас же одел активиста его собственным пиджаком и одновременно пощупал
человека — насколько он цел.
— Живой он? — спросил Чиклин.
— Так себе, средний, — радуясь, ответил Жачев. — Да это все равно, товарищ Чиклин:
твоя рука работает, как кувалда, ты тут ни при чем.
— А он горячего ребенка не раздевай! — с обидой сказал Чиклин. — Мог чаю
скипятить и согреться.
В деревне поднялась снежная метель, хотя бури было не слышно. Открыв на проверку
окно, Жачев увидел, что это колхоз метет снег для гигиены: мужикам не нравилось теперь,
что снег засижен мухами, они хотели более чистой зимы.
Отделавшись на Оргдворе, члены колхоза далее трудиться не стали и поникли под
навесом в недоумении своей дальнейшей жизни. Несмотря на то, что люди уже давно ничего
не ели, их и сейчас не тянуло на пищу, потому что желудки были завалены мясным обилием
еще с прошлых дней. Пользуясь мирно грустью колхоза, а также невидимостью актива,
старичок кафельного завода и прочие неясные элементы, бывшие до того в заключении на
Оргдворе, вышли из задних клетей и разных укрытых препятствий жизни и отправились
вдаль по своим насущным делам.