Page 117 - Мастер и Маргарита
P. 117
Все эти слова были, конечно, нелепы, потому что, в самом деле: что изменилось бы,
если бы она в ту ночь осталась у мастера? Разве она спасла бы его? Смешно! — воскликнули
бы мы, но мы этого не сделаем перед доведенной до отчаяния женщиной.
В таких мучениях прожила Маргарита Николаевна всю зиму и дожила до весны. В тот
самый день, когда происходила всякая нелепая кутерьма, вызванная появлением черного
мага в Москве, в пятницу, когда был изгнан обратно в Киев дядя Берлиоза, когда арестовали
бухгалтера и произошло еще множество других глупейших и непонятных вещей, Маргарита
проснулась около полудня в своей спальне, выходящей фонарем в башню особняка.
Проснувшись, Маргарита не заплакала, как это бывало часто, потому что проснулась с
предчувствием, что сегодня наконец что-то произойдет. Ощутив это предчувствие, она стала
его подогревать и растить в своей душе, опасаясь, чтобы оно ее не покинуло.
— Я верую! — шептала Маргарита торжественно, — я верую! Что-то произойдет! Не
может не произойти, потому что за что же, в самом деле, мне послана пожизненная мука?
Сознаюсь в том, что я лгала и обманывала и жила тайной жизнью, скрытой от людей, но все
же нельзя за это наказывать так жестоко. Что-то случится непременно, потому что не бывает
так, чтобы что-нибудь тянулось вечно. А кроме того, сон мой был вещий, за это я ручаюсь.
Так шептала Маргарита Николаевна, глядя на пунцовые шторы, наливающиеся
солнцем, беспокойно одеваясь, расчесывая перед тройным зеркалом короткие завитые
волосы.
Сон, который приснился в эту ночь Маргарите, был действительно необычен. Дело в
том, что во время своих зимних мучений она никогда не видела во сне мастера. Ночью он
оставлял ее, и мучилась она только в дневные часы. А тут приснился.
Приснилась неизвестная Маргарите местность — безнадежная, унылая, под пасмурным
небом ранней весны. Приснилось это клочковатое бегущее серенькое небо, а под ним
беззвучная стая грачей. Какой-то корявый мостик. Под ним мутная весенняя речонка,
безрадостные, нищенские, полуголые деревья, одинокая осина, а далее, — меж деревьев, —
бревенчатое зданьице, не то оно — отдельная кухня, не то баня, не то черт знает что.
Неживое все кругом какое-то и до того унылое, что так и тянет повеситься на этой осине у
мостика. Ни дуновения ветерка, ни шевеления облака и ни живой души. Вот адское место
для живого человека!
И вот, вообразите, распахивается дверь этого бревенчатого здания, и появляется он.
Довольно далеко, но он отчетливо виден. Оборван он, не разберешь, во что он одет. Волосы
всклокочены, небрит. Глаза больные, встревоженные. Манит ее рукой, зовет. Захлебываясь в
неживом воздухе, Маргарита по кочкам побежала к нему и в это время проснулась.
«Сон этот может означать только одно из двух, — рассуждала сама с собой Маргарита
Николаевна, — если он мертв и поманил меня, то это значит, что он приходил за мною, и я
скоро умру. Это очень хорошо, потому что мучениям тогда настанет конец. Или он жив,
тогда сон может означать только одно, что он напоминает мне о себе! Он хочет сказать, что
мы еще увидимся. Да, мы увидимся очень скоро.»
Находясь все в том же возбужденном состоянии, Маргарита оделась и стала внушать
себе, что, в сущности, все складывается очень удачно, а такие удачные моменты надо уметь
ловить и пользоваться ими. Муж уехал в командировку на целых три дня. В течение трех
суток она предоставлена самой себе, никто не помешает ей думать о чем угодно, мечтать о
том, что ей нравится. Все пять комнат в верхнем этаже особняка, вся эта квартира, которой в
Москве позавидовали бы десятки тысяч людей, в полном ее распоряжении.
Однако, получив свободу на целых три дня, из всей этой роскошной квартиры
Маргарита выбрала далеко не самое лучшее место. Напившись чаю, она ушла в темную, без
окон, комнату, где хранились чемоданы и разное старье в двух больших шкафах. Присев на
корточки, она открыла нижний ящик первого из них и из-под груды шелковых обрезков
достала то единственно ценное, что имела в жизни. В руках Маргариты оказался старый
альбом коричневой кожи, в котором была фотографическая карточка мастера, книжка
сберегательной кассы со вкладом в десять тысяч на его имя, распластанные между листками