Page 112 - Мастер и Маргарита

— Нет, пожилой. Третий, четвертый. Я все даю сдачи. А сегодня стал проверять кассу,
глядь, а вместо денег — резаная бумага. На сто девять рублей наказали буфет.
— Ай-яй-яй! — воскликнул артист, — да неужели ж они думали, что это настоящие
бумажки? Я не допускаю мысли, чтобы они это сделали сознательно.
Буфетчик как-то криво и тоскливо оглянулся, но ничего не сказал.
— Неужели мошенники? — тревожно спросил у гостя маг, — неужели среди
Москвичей есть мошенники?
В ответ буфетчик так горько улыбнулся, что отпали все сомнения: да, среди москвичей
есть мошенники.
— Это низко! — возмутился Воланд, — вы человек бедный… ведь вы — человек
бедный?
Буфетчик втянул голову в плечи, так что стало видно, что он человек бедный.
— У вас сколько имеется сбережений?
Вопрос был задан участливым тоном, но все-таки такой вопрос нельзя не признать
неделикатным. Буфетчик замялся.
— Двести сорок девять тысяч рублей в пяти сберкассах, — отозвался из соседней
комнаты треснувший голос, — и дома под полом двести золотых десяток.
Буфетчик как будто прикипел к своему табурету.
— Ну, конечно, это не сумма, — снисходительно сказал Воланд своему гостю, — хотя,
впрочем, и она, собственно, вам не нужна. Вы когда умрете?
Тут уж буфетчик возмутился.
— Это никому не известно и никого не касается, — ответил он.
— Ну да, неизвестно, — послышался все тот же дрянной голос из кабинета, —
подумаешь, бином Ньютона! Умрет он через девять месяцев, в феврале будущего года, от
рака печени в клинике Первого МГУ, в четвертой палате.
Буфетчик стал желт лицом.
— Девять месяцев, — задумчиво считал Воланд, — двести сорок девять тысяч… Это
выходит круглым счетом двадцать семь тысяч в месяц? Маловато, но при скромной жизни
хватит. Да еще десятки.
— Десятки реализовать не удастся, — ввязался все тот же голос, леденя сердце
буфетчика, — по смерти Андрея Фокича дом немедленно сломают и десятки будут
отправлены в госбанк.
— Да я и не советовал бы вам ложиться в клинику, — продолжал артист, — какой
смысл умирать в палате под стоны и хрип безнадежных больных. Не лучше ли устроить пир
на эти двадцать семь тысяч и, приняв яд, переселиться ‹в другой мир› под звуки струн,
окруженным хмельными красавицами и лихими друзьями?
Буфетчик сидел неподвижно и очень постарел. Темные кольца окружили его глаза,
щеки обвисли и нижняя челюсть отвалилась.
— Впрочем, мы размечтались, — воскликнул хозяин, — к делу. Покажите вашу
резаную бумагу.
Буфетчик, волнуясь, вытащил из кармана пачку, развернул ее и остолбенел. В обрывке
газеты лежали червонцы.
— Дорогой мой, вы действительно нездоровы, — сказал Воланд, пожимая плечами.
Буфетчик, дико улыбаясь, поднялся с табурета.
— А, — заикаясь, проговорил он, — а если они опять того…
— Гм… — задумался артист, — ну, тогда приходите к нам опять. Милости просим! Рад
нашему знакомству.
Тут же выскочил из кабинета Коровьев, вцепился в руку буфетчику, стал ее трясти и
упрашивать Андрея Фокича всем, всем передать поклоны. Плохо что-либо соображая,
буфетчик тронулся в переднюю.
— Гелла, проводи! — кричал Коровьев.
Опять-таки эта рыжая нагая в передней! Буфетчик протиснулся в дверь, пискнул «до