Page 165 - Мастер и Маргарита

— Простите, игемон! — воскликнул гость, — я не назвал? Га-Ноцри.
— Безумец! — сказал Пилат, почему-то гримасничая. Под левым глазом у него
задергалась жилка, — умирать от ожогов солнца! Зачем же отказываться от того, что
предлагается по закону? В каких выражениях он отказался?
— Он сказал, — опять закрывая глаза, ответил гость, — что благодарит и не винит за
то, что у него отняли жизнь.
— Кого? — глухо спросил Пилат.
— Этого он, игемон, не сказал.
— Не пытался ли он проповедовать что-либо в присутствии солдат?
— Нет, игемон, он не был многословен на этот раз. Единственное, что он сказал, это,
что в числе человеческих пороков одним из самых главных он считает трусость.
— К чему это было сказано? — услышал гость внезапно треснувший голос.
— Этого нельзя было понять. Он вообще вел себя странно, как, впрочем, и всегда.
— В чем странность?
— Он все время пытался заглянуть в глаза то одному, то другому из окружающих и все
время улыбался какой-то растерянной улыбкой.
— Больше ничего? — спросил хриплый голос.
— Больше ничего.
Прокуратор стукнул чашей, наливая себе вина. Осушив ее до самого дна, он заговорил:
— Дело заключается в следующем: хотя мы и не можем обнаружить — в данное время,
по крайней мере, — каких-либо его поклонников или последователей, тем не менее ручаться,
что их совсем нет, нельзя.
Гость внимательно слушал, наклонив голову.
— И вот, во избежание каких-нибудь сюрпризов, — продолжал прокуратор, — я прошу
вас немедленно и без всякого шума убрать с лица земли тела всех трех казненных и
похоронить их в тайне и в тишине, так, чтобы о них больше не было ни слуху ни духу.
— Слушаю, игемон, — сказал гость и встал, говоря: — Ввиду сложности и
ответственности дела разрешите мне ехать немедленно.
— Нет, присядьте еще, — сказал Пилат, жестом останавливая своего гостя, — есть еще
два вопроса. Второй — ваши громадные заслуги на труднейшей работе в должности
заведующего тайной службой при прокураторе Иудеи дают мне приятную возможность
доложить об этом в Риме.
Тут лицо гостя порозовело, он встал и поклонился прокуратору, говоря:
— Я лишь исполняю свой долг на императорской службе!
— Но я хотел бы просить вас, — продолжал игемон, — если вам предложат перевод
отсюда с повышением, отказаться от него и остаться здесь. Мне ни за что не хотелось бы
расстаться с вами. Пусть вас наградят каким-нибудь иным способом.
— Я счастлив служить под вашим начальством, игемон.
— Мне это очень приятно. Итак, третий вопрос. Касается этого, как его… Иуды из
Кириафа.
Тут гость и послал прокуратору свой взгляд и тотчас, как полагается, угасил его.
— Говорят, что он, — понижая голос, продолжал прокуратор, — деньги будто бы
получил за то, что так радушно принял у себя этого безумного философа.
— Получит, — тихонько поправил Пилата начальник тайной службы.
— А велика ли сумма?
— Этого никто не может знать, игемон.
— Даже вы? — своим изумлением выражая комплимент, сказал игемон.
— Увы, даже я, — спокойно ответил гость, — но что он получит эти деньги сегодня
вечером, это я знаю. Его сегодня вызывают во дворец Каифы.
— Ах, жадный старик из Кириафа, — улыбаясь, заметил прокуратор, — ведь он
старик?
— Прокуратор никогда не ошибается, но на сей раз ошибся, — любезно ответил гость,