Page 93 - На западном фронте без перемен

— Лучше молиться, чем спать. — Она стоит и улыбается невинной улыбкой. — А кроме того,
сейчас уже семь часов.

Альберт опять застонал.
— Закройте дверь! — рявкаю я.

Сестра опешила, — как видно, у нее не укладывается в голове, как можно так кричать.
— Мы ведь молимся и за вас тоже.
— Все равно, закройте дверь! Она исчезает, оставив дверь незакрытой. В коридоре снова
раздается монотонное бормотание. Это меня бесит, и я говорю:

— Считаю до трех. Если за это время они не прекратят, я в них чем-нибудь запущу.
— И я тоже, — заявляет один из раненых.

Я считаю до пяти. Затем беру пустую бутылку, прицеливаюсь и бросаю ее через дверь в
коридор. Бутылка разлетается на мелкие осколки. Голоса молящихся умолкают. В палате
появляется стайка сестер. Они ругаются, но в очень выдержанных выражениях.
— Закройте дверь! — кричим мы.

Они удаляются. Та, маленькая, что давеча заходила к нам, уходит последней.
— Безбожники, — лепечет она, но все же закрывает дверь.

Мы одержали победу.
В полдень приходит начальник лазарета и дает нам взбучку. Он стращает нас крепостью и
даже чем-то еще похуже. Но все эти военные врачи, точно так же как и интенданты, все-таки
не более чем чиновники, хоть они и носят длинную шпагу и эполеты, а поэтому даже
новобранцы не принимают их всерьез. Пусть себе говорит. Ничего он с нами не сделает.
— Кто бросил бутылку? — спрашивает он.
Я еще не успел сообразить, стоит ли мне признаваться, как вдруг кто-то говорит:

— Я! На одной из коек приподнимается человек с густой, спутанной бородой. Всем не
терпится узнать, зачем он назвал себя.

— Вы?
— Так точно. Я разволновался из-за того, что нас без толку разбудили, и потерял контроль
над собой, так что уже не соображал, что я делаю. Он говорит как по писаному.
— Ваша фамилия?

— Иозеф Хамахер, призван из резерва.
Инспектор уходит.

Всех нас разбирает любопытство.
— Зачем же ты назвал свою фамилию? Ведь это вовсе не ты сделал!

Он ухмыляется:
— Ну и что же, что не я? У меня есть «отпущение грехов».
Теперь каждому понятно, в чем тут дело. Тот, у кого есть «отпущение грехов», может делать
все, что ему заблагорассудится.
— Так вот, — рассказывает он, — я был ранен в голову, и после этого мне выдали
свидетельство о том, что временами я бываю невменяемым. С тех пор мне все нипочем. Меня
нельзя раздражать. Так что со мной ничего не сделают. Этот дяденька с первого этажа будет
здорово разозлен. А назвал я себя потому, что мне понравилось, как бросали бутылку. Если
завтра они снова откроют дверь, мы швырнем еще одну.