Page 115 - Пастух и пастушка
P. 115

притянул бинтами к паху его мошонку. "Чтобы не укатилось чего куда",-
                  мрачно
                  пошутил он про себя, взваливая  на загорбок  податливую,  будто
                  разваренную
                  тушу солдата.
                       В траншее наладили  носилки  из жердей  и плащ-палатки.  Перед  тем как
                  унести Пафнутьeва из окопа, влили  ему в  рот  глоток водки. Он
                  поперхнулся,
                  открыл захлестнутые плывущим жаром глаза, узнал Бориса, Карышева и
                  Малышева.
                       -  Простите, братцы!  -  Пафнутьев  попробовал перекреститься,  по  его
                  отвалило на носилки, и он заплакал,  прикрыв лицо рукой. Кадык его,
                  покрытый
                  седой реденькой щетиной, ходил челноком.
                       Карышев  и  Малышев подняли  носилки.  Борис  проводил  их взглядом
                  до
                  низинки.  Старшина что-то недовольно  бубнил, оттирал  соломой
                  гимнастерку и
                  штаны.
                       Досадный был кум-пожарник  Пафнутьeв,  притчеватый,  как  называли
                  его
                  алтайцы, и пострадали за него, притчеватого.
                       Доставив  Пафнутьeва  живым  до  санбата,  они,  утомленные ношей,  уже
                  вечером, благостно-теплым, неторопливо возвращались  на передовую,
                  подходили

                  к хутору, утратив осторожность.
                       Хлестко, но без эха ударил выстрел.
                       Карышев сделал  шаг,  второй, все  с тем же ощущением  в душе  благости
                  деревенского  вечера.  Не  выстрел  это,   нет,  с  оттяжкой  щелкнул  бичом
                  деревенский пастух, гнавший из-за поскотины, с первой травки
                  залежавшихся в
                  зимних  парных стайках  коров. Ноги солдата уже подламывались в коленях,
                  но
                  все еще видел он  избы,  тополя, резко  очерченные в прeдсумeрье,
                  жиденькую,
                  еще не  наспелую  вечерницу-зорьку, слышал запах преющей стерни  на
                  пашне и
                  накатисто,  волною  плывущий из лога  шорох молодой  травы -  ремень
                  траншеи
                  стеганул его по глазам, все вокруг встало на ребро, опрокинулось на солдата:
                  дома, деревья, пашня, небо...
                       - Ку-у-у-ум! - дико закричал Малышев, подхватывая рухнувшего земляка.
                       - Западите! Западите! -  ссаженным  голосом кричал, спеша  по  траншее,
                  Мохнаков.
   110   111   112   113   114   115   116   117   118   119   120