Page 117 - Пастух и пастушка

- Преставился.
Борис прижал Малышева к себе и почему-то начал гладить его по голой,
прохладной голове. Шумно работая носом, Малышев рассказывал, как жили
они
душа в душу с кумом до фронта; женились в один день; в колхоз
записались
разом. Бывало, гуляют, так кум домой утайкой волокется, а он, Малышев,
дурак
такой, орет на всю улицу: "Отворяйте ворота, да поширше!.."
Ночью, без шума, без лишней возни, под звездами схоронили
Карышева,
сделали крест из жердей, и последний приют алтайского крестьянина как-
то
очень впору пришелся на одичалом хуторском погосте, реденько
заселенном
разномастными крестами и каменьями с непонятной вязью слов,
придавившими
чьи-то древние могилы. Кусты бузины клубились на закрайках погоста,
низкий
колючий терновник, уже набравший цвет, окаймлял его вместо ограды.
С
единственного старого дерева, стоявшего средь могил, шарахнулась в
темноту
зловещая птица.
На этом же кладбище было три свежих креста с надетыми на них

рогатыми
касками. Малышев, возвращаясь в хутор, с глухим рычанием бросился
на
тополевые кресты, пустившие побеги, выворотил их, побросал за ограду,
туда
же пустил и ржавые каски. Они громко звякнули в темноте.
Замкнулся, умолк, совсем отделился от людей старшина. От висков, из-за
ушей прострелили его лицо пучки морщин. Pот стянуло, губы
потрескались.
Ходил он неловко, будто прихватывало морозом мокрые втоки. Спал мало,
ел из
своей посудины, чтобы не заразить солдат, бросил пить совсем, в земляной
работе сделался немощен, курил беспрестанно, да военное дело выполнял
с
лютостью-искал смерти.
Но и смерть его сторонилась.
Раздобыл старшина чистое белье, новый вещмешок. Белье надел,
вещмешок
упрятал в ячейке. В мешке было что-то круглое. Бойцы думали -
домашний