Page 34 - Пастух и пастушка

бороденку.- "Эх, паря, паря!" - Я ночую в другой избе,- сказал он и пошел,
освещая себе дорогу пятнышком.- Катитесь вы все, мокроштанники,
брехуны!..-
крикнул уже издали старшина.
Борис прислонился спиной к косяку двери. Его подтачивало изнутри.
Губы
свело, в теле слабость, в ногах слабость. Давило на уши, пузырилось,
лопалось что-то в них. Он глядел на два острых тополя, стоявших против
дома.
Голые, темные, в веник собранные тополя недвижны, подрост за ними -
вишенник, терновые ли кусты - клубятся темными взрывами.
Сколки звезд светились беспокойно и мерзло. По улицам метались огни
машин, вякали гармошки, всплескивался хохот, скрип подвод слышался,
где-то
напуганно лаяла охрипшая собака.
"Ах ты, Мохнаков, Мохнаков! Что же ты с собой сделал? А может, война
с
тобой?.." - Борис опустился на порожек сеней, сунул руки меж колен,
мертво
уронил голову.
Лай собаки отдалился...
- Вы же закоченели, товарищ лейтенант! - послышался голос Люси. Она
нащупала Бориса на порожке и мягко провела ладонью по его затылку.- Шли
бы в
хату.

Борис передернул плечами, открыл глаза. Поле в язвах воронок; старик и
старуха возле картофельной ямы; огромный человек в пламени; хрип
танков и
людей, лязг осколков, огненные вспышки, крики - все это скомкалось,
отлетело
куда-то. Дергающееся возле самого горла сердце сжалось, постояло на
мертвой
точке и опало на свое место.
- Меня Борисом зовут,- возвращаясь к самому себе, выдохнул с
облегчением взводный.- Какой я вам товарищ лейтенант!
Он отстранился от двери, не понимая, отчего колотится все в нем, и
сознание - все еще отлетчивое, скользкое, будто по ледяной катушке катятся
по нему обрывки видений и опадают за остро отточенную, но неуловимую
грань.
трудом еще воспринималась явь - эта ночь, наполненная треском мороза,
шумом
отвоевавшихся людей, и эта женщина с древними глазами, по которым
искрят
небесные или снежные звезды, зябко прижавшаяся к косяку двери. Как тихо!
Все