Page 42 - Пастух и пастушка

В какой-то далекой, но вдруг приблизившейся жизни все это было. Борис
подтирал за печкой пол и не торопился уходить, желая продлить
нахлынувшее -
этот кусочек из прошлого, в котором все теперь было исполнено особого
смысла
и значения.
Шкалика снова успели запинать под стол, и он там на голом прохладном
полу чувствовал себя лучше. "А пусть не лезет ко взрослым!"
Отжав тряпку под рукомойником, Борис сполоснул руки и вошел в
комнату.
Люся сидела на скамье, отпарывала подворотничок, как бы спаявшийся
с
гимнастеркой плесенно-серыми наплывами.
- Воскрес раб божий! - с деланной лихостью отрапортовал Борис, слабо
надеясь, что в подворотничке гимнастерки ничего нету, никаких таких
зверей.
Отложив гимнастерку, Люся, теперь уже открытым взглядом, по-
матерински
близко и ласково глядела на него. Русые волосы лейтенанта, волнистые от
природы, взялись кучерявинками. Глаза ровно бы тоже отмылись. Ярче
алела
натертая ссадина на худой шее. Весь этот парень, без единого пятнышка на
лице, с безгрешным взглядом, в ситцевом халате, до того был смущен, что
не
угадывался в нем окопный командир.

- Ох, товарищ лейтенант! Не одна дивчина потеряет голову из-за вас!
- Глупости какие! - отбился лейтенант и тут же быстро спросил: - Почему
это?
- Потому что потому,- заявила Люся, поднимаясь.- Девчонки таких вот
мальчиков чувствуют и любят, а замуж идут за скотов. Ну, я исчезла!
Ложитесь
с богом! - Люся мимоходом погладила его по щеке, и было в ласке ее и в
словах какое-то снисходительное над ним превосходство. Никак она не
постигалась и не улавливалась. Даже когда смеялась, в глазах ее оставалась
недвижная печаль, и глаза эти так отдельно и жили на ее лице своей строго
сосредоточенной и всепонимающей жизнью.
"Но ведь она моложе меня или одногодок?" - подумал Борис, юркнув в
постель, однако дальше думать ничего не сумел.
Веки сами собой налились тяжестью, сон медведем навалился на него.
Ординарец комроты Филькина, наглый парень, гордящийся тем, что
сидел
два раза в тюрьме за хулиганство, ныне пододевшийся в
комсоставовский
полушубок, в чесанки и белую шапку, злорадно растолкал Бориса и
других