Page 40 - Пастух и пастушка

"Поспать бы минут двести-триста, а лучше четыреста!" - глядя на
манящую
чистоту кровати, зевнул Борис и скользнул глазами по книжке. "Довелось
мне
раз побывать в большом селе Заборье. Стоит оно на Волге. Место тут
привольное..." - Борис изумленно уставился на буквы и уже с
наслаждением,
вслух повторил начало этой старинной, по-русски жестокой и по-русски
же
слезливой истории.
Музыка слов, даже шорох бумаги так его обрадовали, что он в третий раз
повторил начальную фразу, дабы услышать себя и удостовериться, что все
так
оно и есть: он живой, по телу его пробегает холодок, пупырит кожу, в руках
книжка, которую можно читать, слушая самого себя. Как будто опасаясь,
что
его оторвут, Борис торопливо читал слова из книжки и не понимал их, а
только
слушал, слушал.
- С кем вы тут?
Лейтенант смотрел ни Люсю издалека.
- Да вот на Мельникова-Печерского напал,- отозвался он наконец.-
Хорошая какая книжка.
- Я ее тоже очень люблю.- Люся вытирала руки холщовой тряпкой.-
Идите,

мойтесь.- Полизанная платком, она снова сделалась старше, строже, и глаза
ее
опять отдалились в обыденность.
Прежде чем попасть за русскую печку, в закуток, где была теплая
лежанка-на ней-то и приспособила Люся деревянное корыто, оставила
баночку со
своедельным мылом, мочалку, ведро и ковшик,- Борис выскреб из-под
стола
запинанного туда озверело храпящими солдатами чердынского вояку, сводил
его
до лохани, подержал под мышки до тех пор, пока не перестало журчать, а
журчало долго, и только после этого сказал себе бодренько:
- Крещайся, раб божий! - сказал и, едва не опрокинув корыто, с трудом
уселся в него.
Он мылся, подогнув под себя ноги, и чувствовал, как сходит с него не
грязь, а отболелая кожа. Из-под кожи, скотской, толстой, грубой, соленой,
обнажается молодое, ссудороженное усталостью тело, и так высветляется,
что
даже кости слышны делаются, душа жить начинает, по телу медленно
плывет