Page 229 - Петр Первый

– Вам нужен верный друг, прелестное мое дитя. – Кенигсек взял ее за локоть, нежно
сжал. – Вам некому поверять тайн… Поверяйте их мне… С восторгом отдаю вам себя…
Весь мой опыт… На вас смотрит Европа. Мой милостивый монарх в каждом письме
справляется о «нимфе кукуйского ручья»…

– В каком смысле вы себя предлагаете, не понимаю вас.
Анхен отняла платочек, отстранилась от слишком опасной близости господина
посланника. Вдруг испугалась, что он бросится к ногам… Стремительно встала и чуть не
споткнулась, наступив на платье.
– Не знаю, должна ли я даже слушать вас…

Анхен совсем смутилась, подошла к окошку. Давешнюю синеву затянуло тучами,
поднялся ветер, подхватывая пыль по улице. На подоконнике, между геранями, в
золоченой клетке нахохлился на помрачневший день ученый перепел – подарок Питера.
Анхен силилась собраться с мыслями, но потому ли, что Кенигсек, не шевелясь, глядел
ей в спину, – тревожно стучало сердце… «Фу, глупость! С чего бы вдруг?» Было страшно
обернуться. И хорошо, что не обернулась: у Кенигсека блестели глаза, будто он только
сейчас разглядел эту девушку… Над пышными юбками – тонкий стан, молочной
нежности плечи, пепельные, высоко поднятые волосы, затылок для поцелуев…

Все же он не терял рассудка: «Чуть побольше остроты ума и честолюбия у этой нимфы, –
с ней можно делать историю».

Анхен вдруг отступила от окна, бегающие зрачки ее растерянно остановились на
Кенигсеке:

– Царь!..
Посланник поднял шляпу и перчатки, поправил кружевное белье на груди. За изгородью
палисадника остановилась одноколка, жмурясь от пыли, вылез Петр. Вслед подъехала
крытая кожаная колымага. Он что-то крикнул туда и пошел к дому. Из колымаги
вылезли двое, прикрываясь от летящей пыли плащами, торопливо перебежали
палисадник. Одноколка и колымага сейчас же отъехали.
.. . . . . . . . . . . .

Этих двоих Анна Ивановна видела в первый раз. Они с достоинством поклонились. Петр
сам взял у них шляпы из рук. Одного, – рослого, со злым и надменным лицом, – взяв за
плечи, тряхнул, похлопал:
– Здесь вы у меня дома, герр Иоганн Паткуль… Будем обедать…
Петр был трезв и очень весел. Вытащил из-за красного обшлага парик:

– Возьми гребень, расчеши, Аннушка. За столом буду в волосах, как ты велишь…
Нарочно за ним солдата посылал. – И – другому гостю – генералу Карловичу (с лилово-
багровыми, налитыми щеками): – Какой ни надень парик, – за королем Августом не
угнаться: зело пышен и превеликолепен… А мы – в кузнице да на конюшне…

Ботфорты у него были в пыли, от кафтана несло конским потом. Идя умываться,
подмигнул Кенигсеку:

– Смотри, к бабочке моей что-то зачастил, господин посланник…
– Ваше величество, – Кенигсек повел шляпой, пятясь и садясь на колено, – смертных не
судят, цветы и голубей приносящих на алтарь Венус…

.. . . . . . . . . . . .
Покуда Петр мылся и чистился, Анна Ивановна делала политес: взяла с подноса по
рюмке тминной водки, поднесла гостям, спросила каждого о здоровье и – «давно ли
изволили прибыть в Москву и не терпите ли какой нужды?». Вспоминая, что ей говорил
Кенигсек, выставила тупой кончик туфельки, раскинула юбки по сторонам стула: