Page 233 - Петр Первый

запачканную руку. Узнав, что я торговец: «Вот, кстати, сказал, не можешь ли ссудить
мне пятьсот голландских гульденов?» Меня усадили за стол и заставили неумеренно
пить. Один из придворных шепнул: «Не перечьте королю, он пьян третьи сутки. Вчера
одного почтенного негоцианта здесь раздели догола, вымазали медом и обваляли в
перьях». Чтобы избежать бесчестья, я обещал королю пятьсот гульденов, которых у меня
не было, и до ночи провел за столом, притворяясь пьяным. Придворные просыпались,
ели, пили, орали песни, опрокидывали блюда на головы лакеев и снова валились с ног.

Ночью король с толпой приспешников вышел из дворца – бить стекла, пугать спящих
граждан. Я воспользовался темнотой и скрылся. Весь город стонет от королевских
безумств. При мне в трех церквах с амвона проповедники говорили народу: «Горе
стране, где король юн». Горожане посылают лучших людей во дворец – просить короля
бросить распутство, заняться делом. Челобитчиков выбивают вон. Эрлы и бароны,
разоренные покойным королем, ненавидят правящую династию. В сенате еще держатся
за короля, но уже с деньгами прижимают. А ему хоть бы что, – безумец!
Не так давно, придя в сенат, потребовал двести тысяч крон безответно. Сенат
единогласно отказал. Король в бешенстве сломал трость: «Так будет со всеми, кто
против меня…» А на другой день ворвался с охотниками в сенатскую залу, – из мешка
выпустили полдюжины зайцев и порскнули гончих собак… (Петр вдруг, откинув голову,
весело засмеялся.) Сенаторы на подоконники полезли, на иных собаки ободрали
кафтаны. Весь он тут, – король-шалун… Куда как страшен львенок!

Генерал Карлович из-за обшлага вытащил фуляровый платок, вытер лицо и шею под
париком. Петр, облокотясь о стол, продолжал смеяться. Анна Ивановна неожиданно для
всех проговорила с презрением:

– Нечего сказать, – король! Такого Карлу с одним нашим Преображенским полком
можно добыть…

К ней все повернули головы. Кенигсек приложил ко рту платочек. Петр – негромко:
– Вот уж это, Аннушка, не твоего ума дело. Скажи-ка лучше вздуть свечи…

Зажгли свечи в стенных подсвечниках перед зерцалами. Налили вино в хрустальные
кубки. От теплого света смягчилось даже лицо Иоганна Паткуля. Анхен принесла
небольшой музыкальный ящик, завела, открыла крышку и поставила на камин. Ящик
играл тоненькими голосами немецкую песенку о том, что все благополучно в этом мире,
где яства на столе, и светят свечи, и улыбаются голубенькие глазки, – пусть шумит ветер
за окошком… Петр, усмехаясь, в такт покачивал головой, подтопывал башмаком. В этот
вечер он ни слова более не сказал о политике.

Каждое воскресенье у Ивана Артемича Бровкина в новом кирпичном доме на Ильинке
обедали дочь Александра с мужем. Иван Артемич жил вдовцом. Старший сын, Алеша,
был сейчас в отъезде по набору в солдатские полки. Недавним указом таких полков
сказано набрать тридцать, – три дивизии. Для снабжения учредить новый приказ –
Провиантское ведомство – под началом генерал-провианта. Само собой генерал-
провиант ни овса, ни сена, ни сухарей и прочего довольствия из одних ведомственных
бумаг добыть не мог. Главным провиантором опять остался Бровкин, хотя без места и
звания. Дела его шли в гору, и многие именитые купцы были у него в деле и в
приказчиках.
Другие сыновья: Яков служил в Воронеже, во флоте, Гаврила учился в Голландии, на
верфях. И только меньшенький, Арта-мон, – ему шел двадцать первый годок, – находился
при отце для писания писем, ведения счетов, чтения разных книг. Знал он бойко
немецкий язык и переводил отцу сочинения по коммерции и – для забавы – гишторию
Пуффендорфа. Иван Артемич, слушая, вздыхал: «А мы-то живем, господи, на краю света
– свиньи свиньями».

Все дети – погодки – были умны, а этот – чистое золото. Видно, их мать, покойница, всю
кровь свою по капельке отдала, всю душу разорвала, – хотела счастья детям. В зимние
вьюги, бывало, в дымной избе жужжит веретеном, глядит на светец – горящую лучину –
страшными, как пропасть, глазами. Маленькие посапывают на печи, шуршат в щелях
тараканы, да воет над соломенной крышей вьюга о бесчеловечной жизни… «Зачем же
маленьким-то неповинно страдать?» Так и не дождалась счастья. Иван Артемич тогда ее