Page 407 - Петр Первый

нарвский лагерь прибыл наконец фельдмаршал Огильви, взятый настоянием Паткуля из
Вены на московскую службу за немалое жалованье, мимо кормления и всякого винного
и иного довольствия – в год три тысячи золотых ефимок, – Петр Алексеевич передал ему
командование и в нетерпении кинулся под Юрьев.

Фельдмаршал его не ждал, – в полуденный зной после обеда похрапывал у себя в шатре,
в обозе, за высоким валом, и проснулся, когда царь сорвал у него с лица платок от мух.
– На покое за рогатками спишь, – крикнул и завращал сумасшедшими глазами. – Иди,
показывай мне осадные работы!
От такого страха у фельдмаршала отнялся язык, не помнил, как попал ногами в штаны,
поблизости не случилось ни парика, ни шпаги, так – простоволосый – и полез на лошадь.
Подбежал военный инженер Коберт, спросонок также не на те пуговицы застегивая
французский кафтан; за эту осаду он только и сделал добpoго, что разъел щеки –
поперек шире – на русских щах. Петр злобно кивнул ему сверха. Втроем поехали на
позиции.

Здесь все не понравилось Петру Алексеевичу… С восточной стороны, откуда вело осаду
войско Шереметьева, стены были высоки, приземистые башни укреплены заново,
равелины звездой выдавались далеко в поле, и рвы перед ними были полны воды. С
запада город надежно обороняла полноводная река Эмбах, с юга – моховое болото.
Шереметьев подобрался к городским стенам глубокими шанцами и апрошами – весьма
осторожно и не близко, из опасения шведских пушек. Его батареи поставлены были и
того глупее, – с них он бросил в город две тысячи бомб, зажег кое-где домишки, но стен
и не поцарапал.

– Известно вам, господин фельдмаршал, во сколько алтын обходится мне каждая
бомба? – угрюмо проговорил Петр Алексеевич. – С Урала везем их… А не хочешь ли ты за
эти две тысячи напрасных бомбов заплатить из своего жалованья! – Он выхватил у него
из подмышки подзорную трубу и водил ею, оглядывая стены. – Южная мура ветха и
низка. Я так и думал… – И быстро оглянулся на инженера Коберта. – Сюда надо кидать
бомбы, здесь ломать стены и ворота. Отсюда надо брать город. Не с востока. Не удобства
искать для-ради того, что там место сухо… Победы искать, хоть по шею в болоте…

Шереметьев не посмел спорить, только проворчал толстым языком: «Само собой… Вам
виднее, господин бомбардир… А мы вот думали, не додумали…» Инженер Коберт
почтительно, с сожалеющей усмешкой помотал щеками.

– Ваше величество, южная стена, также и башенные ворота, именуемые «Русскими
воротами», – ветхи, но тем не менее неприступны, ибо к ним можно подойти только
через болото… Болото непроходимо.
– Для кого болото непроходимо? – крикнул Петр Алексеевич, дернул длинной шеей,
лягнул ногой, потерял стремя. – Для русского солдата все проходимо… Не в шахматы
играем, в смертную игру…
Он соскочил с лошади, развернул на траве карту – план города, из кармана вытащил
готовальню, из нее циркуль, линейку и карандаш. Начал мерить и отмечать.
Фельдмаршал и Коберт присели на корточки около него.
– Вот где ставь все свои батареи! – Он указал на край болота перед «Русскими
воротами». – Да за рекой прибавь ломовых пушек… – Он ловко стал чертить линии, как
должны лететь ядра с батарей к «Русским воротам». Опять померил циркулем.
Шереметьев бормотал: «Само собой… дистанция доступная». Коберт тонко усмехался. –
На перемену позиций даю три дня… Седьмого начинаю огненную потеху. – Петр уложил
циркуль и линейку в готовальню и стал запихивать ее в карман кафтана, но там лежал
пунцовый платок, вышитый по краю виноградными листочками, – он схватил платок и с
досадой сунул его за пазуху.

Трое суток он не давал людям ни отдыха, ни сна. Днем все войско на глазах у шведов
продолжало прежние осадные работы, рыли шанцы под пулями и ядрами, сколачивали
лестницы. Ночью тайно, не зажигая огней, впрягали быков в пушки и мортиры и везли
их на новые места, – на край болота и через плавучий мост – за реку, укрывали батареи
за фашинами и валами.