Page 409 - Петр Первый

– Борис Петрович, покурить с собой есть? У нас на батарее – ни водки, ни табаку…
(Бомбардиры опять засмеялись.) Сделай милость… (Шереметьев учтиво, с поклоном
протянул ему вышитый бисером хороший кисет.) Ах, спасибо… да ты отдай кисет
бомбардиру Курочкину… Дарю его тебе, Игнат, а трубочку мне верни, не забудь…

Он отослал бомбардиров и некоторое время с хрустом жевал сухарь. Фельдмаршал,
уперев в бок жезл, молча стоял перед ним.
– Борис Петрович, ждать более нельзя, – изменившимся голосом проговорил Петр. –
Люди рассердились… Гренадеры который день лежат в болоте… Трудно! Я зажгу бочки
со смолой, буду стрелять всю ночь… Ты, не мешкая, пришли мне в подкрепление
батальон московских стрелков из полка Самохвалова – мужики угрюмые, отважные…
Сам делай свое дело, для бога только не теряй людей напрасно… С рассветом пойду на
приступ… (Шереметьев опустил руку с жезлом и перекрестился.) Ступай, голубчик.

Когда на краю болота и за рекой запылали смоляные бочки, – со всех батарей начался
такой беглый огонь, какого шведы еще не слышали. Ворота рухнули. От куртины,
частоколов и рогаток полетели щепы. Шведы ждали атаки в эту ночь, – сквозь проломы
стены в мерцающем зареве смоляного огня были видны колеблющиеся щетины штыков,
каски, знамена… По всему городу били в набат…

Петр Алексеевич, подогнув колени, глядел в подзорную трубу из канавы за фашинами…
С ним стоял молодой полковник Иван Жидок – орловец, похожий на цыгана, – черные
глаза у него сухо блестели, губы вздрагивали, от злости он, не замечая того, хрустел
зубами. Ночь была коротка, за лесом уже зазеленел восток и пропали звезды. Ждать
дольше было невозможно. Но Петр Алексеевич все еще медлил. Вдруг Иван Жидок с
тоской из глубины утробы выдавил: «Оооох!» – и замотал опущенной головой. Петр
Алексеевич схватил его за плечо:

– Ступай!
Иван Жидок перескочил через фашины и, нагибаясь, побежал по болоту. Тотчас
зашипела, взвилась, лопнула, раскинулась зелеными огнями ракета, другая, третья.
Пушки замолкли. В уши надавила тишина. Меж красно-черных кочек болота стали
подниматься люди, – утопая в тине, тяжело пошли к воротам. Все болото зашевелилось,
закишело солдатами. С берега им на подмогу, уставя штыки, шли роты московских
стрелков… Петр Алексеевич опустил трубу, потянул воздух сквозь зубы, сморщился:
«Ох, – сказал, – ох». Из развороченной куртины в упор по наступающим гренадерам
Ивана Жидка изрыгнули огонь пять уцелевших пушек. Отчаянный одинокий голос на
болоте закричал: «Урааа!» – Из пролома стены выскакивали шведы, будто в неистовой
радости бежали навстречу русским. Началась свалка, поднялся крик, рев, лязг. До
четырех тысяч людей сбилось у стен и ворот…
Петр Алексеевич вылез из канавы, пошел, чмокая во мху тяжелыми ботфортами, и все
шарил по себе, ища оброненную трубку ли, оружие ли… Его догнал низенький
полковник Нечаев:

– Государь, туда нельзя…
И оба стали глядеть туда…
Петр Алексеевич – ему:

– Пошли за подмогой…

– Государь, не надо…
– Говорю – пошли…

– Не надо… Наши уж отбивают у него пушки…
– Врешь…

– Вижу…
И точно – метнула огонь в сторону ворот одна, другая пушка… Огромная толпа