Page 86 - Поднятая целина

сейчас уже неудобно».
— Мабуть, ячмень е?
— И ячменя нет.
Ячменя в самом деле не было, но Давыдов вспыхнул под улыбчивым, понимающим
взглядом Кондратько.
— Нет, серьезно говорю — нету ячменя.
— Гарный з тебе хозяин був бы… Та ще, мабуть, и кулак… — смеясь в усы, басил
Кондратько, но, видя, что Давыдов сдвигает брови, обнял его, чуточку приподнял от пола. —
Ни-ни! То я шуткую. Нема так нема! Соби ховай бильше, шоб свою худобу було чим
годувать… Так, ну, братики, — к дилу! Шоб мертву тишину блюлы. — И обращаясь к
Давыдову и Нагульнову: — Приихалы мы до вас, щоб якусь-то помогу вам зробить, це вам,
надиюсь, звистно. Так от докладайте: яки у вас тутечка дила?
После сделанного Давыдовым обстоятельного доклада о ходе коллективизации и
засыпке семенного фонда Кондратько решил так:
— Нам усим тут ничего робыть, — он, кряхтя, извлек из кармана записную книжку и
карту-трехверстку, повел по ней толстым пальцем, — мы поидемо у Тубяньский. До цього
хутора, як бачу я, видциля блызенько, а у вас тутечка кинемо бригаду з четырех хлопцив, хай
воны вам пидсобляють у работи. А шо касаемо того, як скорийше собрать семфонд, то я хочу
вам присовитувать так: уначали проводить собрания, расскажить хлиборобам, шо воно и як,
а вжи тоди о так развернете массовую работу, — говорил он подробно и не спеша.
Давыдов с удовольствием слушал его речь, временами не совсем ясно разбираясь в
отдельных выражениях, затемненных полупонятным для него украинским языком, но крепко
чувствуя, что Кондратько излагает в основном правильный план кампании по засыпке
семенного зерна. А Кондратько все так же неспешно наметил линию, которую нужно вести в
отношении единоличника и зажиточной части хутора, ежели, паче чаяния, они вздумают
упорствовать и так или иначе сопротивляться мероприятиям по сбору семзерна; указал на
наиболее эффективные методы, основанные на опыте работы агитколонны в других
сельсоветах; и все время говорил мягко, без малейшего намека на желание руководить и
поучать, по ходу речи советуясь то с Давыдовым, то с Разметновым, то с Нагульновым. «Це
дило треба о так повернуть. Як вы, гремяченци, думаете? Ото ж и я так соби думал!»
А Давыдов, улыбчиво глядя на багровое, в прожилках лицо токаря Кондратько, на
шельмовский блеск его глубоко посаженных глазок, думал: «Экий же ты, дьявол, умница! Не
хочет нашу инициативу вязать, будто бы советуется, а начни возражать против его
правильной расстановки, — он тебя так же плавно повернет на свой лад, факт! Видывал я
таких, честное слово!»
Еще один мелкий случай укрепил его симпатии к товарищу Кондратько: перед тем как
уезжать, тот отозвал в сторону бригадира, оставшегося с тремя товарищами в Гремячем
Логу, и между ними короткий возник разговор:
— Шо це ты надив на себя поверх жакетки наган? Зараз же скынь!
— Но, товарищ Кондратько, ведь кулачество… классовая борьба…
— То шо ты мени там кажешь? Кулачество, ну так шо, як кулачество? Ты приихав
агитировать, а колы кулакив злякався, так имий наган, но наверху его не смий носить.
Вумный який! У его, не у его наган! Як дитына мала! Цацкаеться з оружием, начепыв
зверху… Зараз же заховай у карман, шоб той же пидкулачник не сказав про тебе: «Дывысь,
люди добри, ось як вас приихалы агитировать, з наганами!» — и сквозь зубы кончил: — Таке
дурне…
И уже садясь в сани, подозвал Давыдова, повертел пуговицу на его пальто:
— Мои хлопци будут робить, як прокляти! Тике ж и вы гарно робите, шоб усе было
зроблено, тай скорийше. Я буду у Тубянськом, колы шо — повидомляй. Приидемо туда, тай
ще нынче, мабуть, прийдеться спектакль становыть. От побачив бы ты, як я кулака граю! В
мене ж така компликация, шо дозволяе кулака з натуры грать… Ось, як диду Кондратько
пришлось на старости лит! А за овес не думай, сердця из-за цього дила на тебе не маю, — и