Page 84 - Поднятая целина

— А как же сеять-то? Садилка будылья ить поломает? — спросил, жадно, с открытым
ртом слушавший, Кондрат Майданников.
— Зачем поломает? Ряды же редкие, через это она будылья не тронет, рукава ее мимо
пойдут, стало быть, ляжет и задержится промеж будыльев снег. Таять он будет степенно и
влаги больше даст. А весною, когда пшеница подымется, эти будылья удаляют,
пропалывают. Довольно завлекательно придумано. Я сам хучь и не пробовал так сеять, а в
этом году уж было намеревался спытать. Тут верный расчет, без ошибки!
— Это вот да! Поддерживаю! — Давыдов толкнул под столом ногою Нагульнова,
шепнул: — Видишь? А ты все был против него…
— Я и зараз против…
— Это уж от упрямства, факт! Уперся, как вол…
Совещание приняло предложение Якова Лукича. После этого решили и обсоветовали
еще кучу мелких дел. Стали расходиться. Не успели Давыдов с Нагульновым дойти до
сельсовета, как из сельсоветского двора навстречу им быстро зашагал невысокий парень в
распахнутой кожаной тужурке и юнгштурмовском костюме. Придерживая рукой клетчатую
городскую кепку, преодолевая сопротивление бившего порывами ветра, он быстро
приближался.
— Из району кто-то. — Нагульнов сощурился.
Паренек подошел вплотную, по-военному приложил руку к козырьку кепки.
— Вы не из сельсовета?
— А вам кого?
— Секретаря здешней ячейки или предсовета.
— Я секретарь ячейки, а это председатель колхоза.
— Вот и хорошо. Я, товарищи, из агитколонны. Мы только Что приехали и ждем вас в
Совете.
Курносый и смуглолицый паренек, быстро скользнул глазами по лицу Давыдова,
вопрошающе улыбнулся:
— Ты не Давыдов, товарищ?
— Давыдов.
— Я тебя угадал. Недели две назад встречались мы с тобой в окружкоме. Я в округе
работаю, на маслозаводе, прессовщиком.
И только тут Давыдов понял, почему, когда подошел к ним парень, вдруг пахуче и
сладко дохнуло от него подсолнечным маслом: его промасленная кожаная куртка была
насквозь пропитана этим невыветривающимся вкусным запахом.

22

На сельсоветском крыльце, спиной к подходившему Давыдову, стоял приземистый
человек в черной, низко срезанной кубанке с белым перекрестом по верху и в черном
дубленом сборчатом полушубке. Плечи человека в кубанке были необъятно широки,
редкостно просторная спина заслоняла всю дверь вместе с притолоками. Он стоял,
раскорячив куцые, сильные ноги, низкорослый и могучий, как степной вяз. Сапоги с
широченными морщеными голенищами и сбитыми на сторону каблуками, казалось, вросли в
настил крыльца, вдавили его тяжестью медвежковатого тела.
— Это командир нашей агитколонны, товарищ Кондратько, — сказал паренек, шедший
рядом с Давыдовым. И, заметив улыбку на его губах, шепнул: — Мы его между собой в
шутку зовем «батько Квадратько»… Он — с Луганского паровозостроительного. Токарь. По
возрасту — папаша, а так — парень хоть куда!
В этот момент Кондратько, заслышав разговор, повернулся багровым лицом к
Давыдову, под висячими бурыми усами его в улыбке бело вспыхнули зубы:
— Оце, мабуть, и радянська власть? Здоровеньки булы, братки!
— Здравствуйте, товарищ. Я — председатель колхоза, а это — секретарь партячейки.