Page 14 - Поединок

Ты мне дарила лобзания жгучие,
Их разделял я с тобой.

P.P.S. Вы непременно, непременно должны быть в собрании на вечере в
следующую субботу. Я вас заранее приглашаю на 3-ю кадриль. По значению!!!!!!
Д.Р.»

И наконец в самом низу четвертой страницы было изображено следующее:

»Я
здесь
поцеловала ».

От письма пахло знакомыми духами — персидской сиренью; капли этих духов
желтыми пятнами засохли кое-где на бумаге, и под ними многие буквы расплылись в разные
стороны. Этот приторный запах, вместе с пошло-игривым тоном письма, вместе с
выплывшим в воображении рыжеволосым, маленьким, лживым лицом, вдруг поднял в
Ромашове нестерпимое отвращение. Он со злобным наслаждением разорвал письмо
пополам, потом сложил и разорвал на четыре части, и еще, и еще, и когда, наконец, рукам
стало трудно рвать, бросил клочки под стол, крепко стиснув и оскалив зубы. И все-таки
Ромашов в эту секунду успел по своей привычке подумать о самом себе картинно в третьем
лице:
«И он рассмеялся горьким, презрительным смехом».
Вместе с тем он сейчас же понял, что непременно пойдет к Николаевым. «Но это уж в
самый, самый последний раз!» — пробовал он обмануть самого себя. И ему сразу стало
весело и спокойно:
— Гайнан, одеваться!
Он с нетерпением умылся, надел новый сюртук, надушил чистый носовой платок
цветочным одеколоном. Но когда он, уже совсем одетый, собрался выходить, его
неожиданно остановил Гайнан.
— Ваше благородие! — сказал черемис необычным мягким и просительным тоном и
вдруг затанцевал на месте. Он всегда так танцевал, когда сильно волновался или смущался
чем-нибудь: выдвигал то одно, то другое колено вперед, поводил плечами, вытягивал и
прямил шею и нервно шевелил пальцами опущенных рук.
— Что тебе еще?
— Ваше благородие, хочу тебе, поджаласта, очеяь попросить. Подари мне белый
господин.
— Что такое? Какой белый господин?
— А который велел выбросить. Вот этот, вот…
Он показал пальцем за печку, где стоял на полу бюст Пушкина, приобретенный как-то
Ромашовым у захожего разносчика. Этот бюст, кстати, изображавший, несмотря на надпись
на нем, старого еврейского маклера, а не великого русского поэта, был так уродливо
сработан, так засижен мухами и так намозолил Ромашову глаза, что он действительно
приказал на днях Гайнану выбросить его на двор.
— Зачем он тебе? — спросил подпоручик смеясь. — Да бери, сделай милость, бери. Я
очень рад. Мне не нужно. Только зачем тебе?
Гайнан молчал и переминался с ноги на ногу.
— Ну, да ладно, бог с тобой, — сказал Ромашов. — Только ты знаешь, кто это?
Гайнан ласково и смущенно улыбнулся и затанцевал пуще прежнего.
— Я не знай… — И утер рукавом губы.
— Не знаешь — так знай. Это — Пушкин. Александр Сергеич Пушкин. Понял?
Повтори за мной: Александр Сергеич…