Page 11 - Превращение

было ни одного разговора, который так или иначе, хотя бы и тайно, его не касался. В
течение двух дней за каждой трапезой совещались о том, как теперь себя вести; но и
между трапезами говорили на ту же тему, и дома теперь всегда бывало не менее двух
членов семьи, потому что никто, видимо, не хотел оставаться дома один, а покидать
квартиру всем сразу никак нельзя было. Кстати, прислуга – было не совсем ясно, что
именно знала она о случившемся, – в первый же день, упав на колени, попросила мать
немедленно отпустить ее, а прощаясь через четверть часа после этого, со слезами
благодарила за увольнение как за величайшую милость и дала, хотя этого от нее вовсе
не требовали, страшную клятву, что никому ни о чем не станет рассказывать.
Пришлось сестре вместе с матерью заняться стряпней; это не составило, впрочем,
особого труда, ведь никто почти ничего не ел. Грегор то и дело слышал, как они тщетно
уговаривали друг друга поесть и в ответ раздавалось «Спасибо, я уже сыт» или что-
нибудь подобное. Пить, кажется, тоже перестали. Сестра часто спрашивала отца, не
хочет ли он пива, и охотно вызывалась сходить за ним, а когда отец молчал, говорила,
надеясь этим избавить, его от всяких сомнений, что может послать за пивом дворничиху,
но тогда отец отвечал решительным «нет», и больше об этом не заговаривали.

Уже в течение первого дня отец разъяснил матери и сестре имущественное положение
семьи и виды на будущее. Он часто вставал из-за стола и извлекал из своей маленькой
домашней кассы, которая сохранилась от его погоревшей пять лет назад фирмы, то
какую-нибудь квитанцию, то записную книжку. Слышно было, как он отпирал сложный
замок и, достав то, что искал, опять поворачивал ключ. Эти объяснения отца были
отчасти первой утешительной новостью, услышанной Грегором с начала его заточения.
Он считал, что от того предприятия у отца решительно ничего не осталось, во всяком
случае, отец не утверждал противного, а Грегор его об этом не спрашивал.
Единственной в ту пору заботой Грегора было сделать все, чтобы семья как можно
скорей забыла банкротство, приведшее всех в состояние полной безнадежности.
Поэтому он начал тогда трудиться с особым пылом и чуть ли не сразу сделался из
маленького приказчика вояжером, у которого были, конечно, совсем другие заработки и
чьи деловые успехи тотчас же, в виде комиссионных, превращались в наличные деньги,
каковые и можно было положить дома на стол перед удивленной и счастливой семьей.
То были хорошие времена, и потом они уже никогда, по крайней мере в прежнем
великолепии, не повторялись, хотя Грегор и позже зарабатывал столько, что мог
содержать и действительно содержал семью. К этому все привыкли – и семья, и сам
Грегор; деньги у него с благодарностью принимали, а он охотно их давал, но особой
теплоты больше не возникало. Только сестра осталась все-таки близка Грегору; и так как
она в отличие от него очень любила музыку и трогательно играла на скрипке, у Грегора
была тайная мысль определить ее на будущий год в консерваторию, несмотря на
большие расходы, которые это вызовет и которые придется покрыть за счет чего-то
другого. Во время коротких задержек Грегора в городе в разговорах с сестрой часто
упоминалась консерватория, но упоминалась всегда как прекрасная, несбыточная мечта,
и даже эти невинные упоминания вызывали у родителей неудовольствие; однако Грегор
думал о консерватории очень определенно и собирался торжественно заявить о своем
намерении в канун рождества.
Такие, совсем бесполезные в нынешнем его состоянии мысли вертелись в голове
Грегора, когда он, прислушиваясь, стоймя прилипал к двери. Утомившись, он нет-нет да
переставал слушать и, нечаянно склонив голову, ударялся о дверь, но тотчас же опять
выпрямлялся, так как малейший учиненный им шум был слышен за дверью и заставлял
всех умолкать. «Что он там опять вытворяет?» – говорил после небольшой паузы отец,
явно глядя на дверь, и лишь после этого постепенно возобновлялся прерванный
разговор.

Так вот, постепенно (ибо отец повторялся в своих объяснениях – отчасти потому, что
давно уже отошел от этих дел, отчасти же потому, что мать не все понимала с первого
раза) Грегор с достаточными подробностями узнал, что, несмотря на все беды, от старых
времен сохранилось еще маленькое состояние и что оно, так как процентов не трогали,
за эти годы даже немного выросло. Кроме того, оказалось, что деньги, которые
ежемесячно приносил домой Грегор – он оставлял себе всего несколько гульденов, –
уходили не целиком и образовали небольшой капитал. Стоя за дверью, Грегор усиленно
кивал головой, обрадованный такой неожиданной предусмотрительностью и
бережливостью. Вообще-то он мог бы этими лишними деньгами погасить часть
отцовского долга и приблизить тот день, когда он, Грегор, волей был бы отказаться от