Page 16 - Превращение

еще чуть-чуть медленней, чем они, и если хотел что-либо сказать, то почти всегда
останавливался, чтобы собрать около себя своих провожатых. Сейчас он был довольно-
таки осанист; на нем был строгий синий мундир с золотыми пуговицами, какие носят
банковские рассыльные; над высоким тугим воротником нависал жирный двойной
подбородок; черные глаза глядели из-под кустистых бровей внимательно и живо; обычно
растрепанные, седые волосы были безукоризненно причесаны на пробор и напомажены.
Он бросил на диван, дугой через всю комнату, свою фуражку с золотой монограммой
какого-то, вероятно, банка и, спрятав руки в карманы брюк, отчего фалды длинного его
мундира отогнулись назад, двинулся на Грегора с искаженным от злости лицом. Он,
видимо, и сам не знал, как поступит; но он необычно высоко поднимал ноги, и Грегор
поразился огромному размеру его подошв. Однако Грегор не стал мешкать, ведь он же с
первого дня новой своей жизни знал, что отец считает единственно правильным
относиться к нему с величайшей строгостью. Поэтому он побежал от отца,
останавливаясь, как только отец останавливался, и спеша вперед, стоило лишь
пошевелиться отцу. Так сделали они несколько кругов по комнате без каких-либо
существенных происшествий, и так как двигались они медленно, все это даже не
походило на преследование. Поэтому Грегор пока оставался на полу, боясь к тому же,
что если он вскарабкается на стену или на потолок, то это покажется отцу верхом
наглости. Однако Грегор чувствовал, что даже и такой беготни он долго не выдержит;
ведь если отец делал один шаг, то ему, Грегору, приходилось проделывать за это же
время бесчисленное множество движений. Одышка становилась все ощутимее, а ведь на
его легкие нельзя было вполне полагаться и прежде. И вот, когда он, еле волоча ноги и
едва открывая глаза, пытался собрать все силы для бегства не помышляя в отчаянии ни
о каком другом способе спасения и уже почти забыв, что может воспользоваться
стенами, заставленными здесь, правда, затейливой резной мебелью со множеством
острых выступов и зубцов, – вдруг совсем рядом с ним упал и покатился впереди него
какой-то брошенный сверху предмет. Это было яблоко; вдогонку за первым тотчас же
полетело второе; Грегор в ужасе остановился; бежать дальше было бессмысленно, ибо
отец решил бомбардировать его яблоками. Он наполнил карманы содержимым стоявшей
на буфете вазы для фруктов и теперь, не очень-то тщательно целясь, швырял одно
яблоко за другим. Как наэлектризованные, эти маленькие красные яблоки катались по
полу и сталкивались друг с другом. Одно легко брошенное яблоко задело Грегору спину,
но скатилось, не причинив ему вреда. Зато другое, пущенное сразу вслед, накрепко
застряло в спине у Грегора. Грегор хотел отползти подальше, как будто перемена места
могла унять внезапную невероятную боль; но он почувствовал себя словно бы
пригвожденным к полу и растянулся, теряя сознание. Он успел увидеть только, как
распахнулась дверь его комнаты и в гостиную, опережая кричавшую что-то сестру,
влетела мать в нижней рубашке – сестра раздела ее, чтобы облегчить ей дыхание во
время обморока; как мать подбежала к отцу и с нее, одна за другой, свалились на пол
развязанные юбки и как она, спотыкаясь о юбки, бросилась отцу на грудь и, обнимая его,
целиком слившись с ним, – но тут зрение Грегора уже отказало, – охватив ладонями
затылок отца, взмолилась, чтобы он сохранил Грегору жизнь.