Page 15 - Превращение

– Что же мы возьмем теперь? – сказала Грета и оглянулась. Тут взгляд ее встретился со
взглядом висевшего на стене Грегора. По-видимому, благодаря присутствию матери
сохранив самообладание, она склонилась к ней, чтобы помешать ей обернуться, и
сказала – сказала, впрочем, дрожа и наобум:

– Не возвратиться ли нам на минутку в гостиную? Намерение Греты было Грегору ясно –
она хотела увести мать в безопасное место, а потом согнать его со стены. Ну что ж, пусть
попробует! Он сидит на портрете и не отдаст его. Скорей уж он вцепится Грете в лицо.

Но слова Греты как раз и встревожили мать, она отступила в сторону, увидела огромное
бурое пятно на цветастых обоях, вскрикнула, прежде чем до ее сознания по-настоящему
дошло, что это и есть Грегор, визгливо-пронзительно: «Ах, боже мой, боже мой!» – упала
с раскинутыми в изнеможении руками на диван и застыла.
– Эй, Грегор! – крикнула сестра, подняв кулак и сверкая глазами.

Это были первые после случившегося с ним превращения слова, обращенные к нему
непосредственно. Она побежала в смежную комнату за какими-нибудь каплями, с
помощью которых можно было бы привести в чувство мать; Грегор тоже хотел помочь
матери – спасти портрет время еще было; но Грегор прочно прилип к стеклу и насилу от
него оторвался; затем он побежал в соседнюю комнату, словно мог дать сестре какой-то
совет, как в прежние времена, но вынужден был праздно стоять позади нее; перебирая
разные пузырьки, она обернулась и испугалась; какой-то пузырек упал на пол и
разбился; осколок ранил Грегору лицо, а его всего обрызгало каким-то едким
лекарством; не задерживаясь долее, Грета взяла столько пузырьков, сколько могла
захватить, и побежала к матери; дверь она захлопнула ногой. Теперь Грегор оказался
отрезан от матери, которая по его вине была, возможно, близка к смерти; он не должен
был открывать дверь, если не хотел прогнать сестру, а сестре следовало находиться с
матерью; теперь ему ничего не оставалось, кроме как ждать; и, казнясь раскаянием и
тревогой, он начал ползать, облазил все: стены, мебель и потолок – и наконец, когда вся
комната уже завертелась вокруг него, в отчаянии упал на середину большого стола.

Прошло несколько мгновений. Грегор без сил лежал на столе, кругом было тихо,
возможно, это был добрый знак. Вдруг раздался звонок. Прислуга, конечно, заперлась у
себя в кухне, и открывать пришлось Грете. Это вернулся отец.

– Что случилось? – были его первые слова; должно быть, вид Греты все ему выдал. Грета
отвечала глухим голосом, она, очевидно, прижалась лицом к груди отца:

– Мама упала в обморок, но ей уже лучше. Грегор вырвался.
– Ведь я же этого ждал, – сказал отец, – ведь я же вам всегда об этом твердил, но вы,
женщины, никого не слушаете.
Грегору было ясно, что отец, превратно истолковав слишком скупые слова Греты, решил,
что Грегор пустил в ход силу. Поэтому теперь Грегор должен был попытаться как-то
смягчить отца, ведь объясниться с ним у него не было ни времени, ни возможности. И
подбежав к двери своей комнаты, он прижался к ней, чтобы отец, войдя из передней,
сразу увидел, что Грегор исполнен готовности немедленно вернуться к себе и что не
нужно, следовательно, гнать его назад, а достаточно просто отворить дверь – и он сразу
исчезнет.

Но отец был не в том настроении, чтобы замечать подобные тонкости.
– А! – воскликнул он, как только вошел, таким тоном, словно был одновременно зол и
рад. Грегор отвел голову от двери и поднял ее навстречу отцу. Он никак не представлял
себе отца таким, каким сейчас увидел его; правда, в последнее время, начав ползать по
всей комнате, Грегор уже не следил, как прежде, за происходившим в квартире и теперь,
собственно, не должен был удивляться никаким переменам. И все же, и все же –
неужели это был отец? Тот самый человек, который прежде устало зарывался в постель,
когда Грегор отправлялся в деловые поездки; который в вечера приездов встречал его
дома в халате и, не в состоянии встать с кресла, только приподнимал руки в знак
радости; а во время редких совместных прогулок в какое-нибудь воскресенье или по
большим праздникам в наглухо застегнутом старом пальто, осторожно выставляя вперед
костылик, шагал между Грегором и матерью, – которые и сами-то двигались медленно, –