Page 19 - Превращение

изготовившись для нападения, медленно, впрочем, и нетвердо, повернулся к служанке.
Та, однако, вместо того чтобы испугаться, только занесла вверх стоявший у двери стул и
широко открыла при этом рот, и было ясно, что она намерена закрыть его не раньше,
чем стул в ее руке опустится на спину Грегору.

– Значит, дальше не полезем? – спросила она, когда Грегор от нее отвернулся, и
спокойно поставила стул в угол, на прежнее место.
Грегор теперь почти ничего не ел. Только когда он случайно проходил мимо
приготовленной ему снеди, он для забавы брал кусок в рот, а потом, продержав его там
несколько часов, большей частью выплевывал. Сперва он думал, что аппетит у него
отбивает вид его комнаты, но как раз с переменами в своей комнате он очень быстро
примирился. Сложилась уже привычка выставлять в эту комнату вещи, для которых не
находилось другого места, а таких вещей было теперь много, потому что одну комнату
сдали троим жильцам. Эти строгие люди – у всех троих, как углядел через щель Грегор,
были окладистые бороды – педантично добивались порядка, причем порядка не только в
своей комнате, но, коль скоро уж они здесь поселились, во всей квартире и, значит,
особенно в кухне. Хлама, тем более грязного, они терпеть не могли. Кроме того,
большую часть мебели они привезли с собой. По этой причине в доме оказалось много
лишних вещей, которые нельзя было продать, но и жаль было выбросить.

Все они перекочевали в комнату Грегора. Равным образом – ящик для золы и мусорный
ящик из кухни. Все хотя бы лишь временно ненужное служанка, которая всегда
торопилась, просто швыряла в комнату Грегора; к счастью, Грегор обычно видел только
выбрасываемый предмет и державшую его руку. Возможно, служанка и собиралась при
случае водворить эти вещи на место или; наоборот, выбросить все разом, но пока они так
и оставались лежать там, куда их однажды бросили, если только Грегор, пробираясь
сквозь эту рухлядь, не сдвигал ее с места – сначала поневоле, так как ему негде было
ползать, а потом со все возрастающим удовольствием, хотя после таких путешествий он
часами не мог двигаться от смертельной усталости и тоски.
Так как жильцы порою ужинали дома, в общей гостиной, дверь гостиной в иные вечера
оставалась запертой, но Грегор легко мирился с этим, тем более что даже и теми
вечерами, когда она бывала отворена, часто не пользовался, а лежал, чего не замечала
семья, в самом темном углу своей комнаты. Но однажды служанка оставила дверь в
гостиную приоткрытой; приоткрытой осталась она и вечером, когда вошли жильцы и
зажегся свет. Они уселись с того края стола, где раньше ели отец, мать и Грегор,
развернули салфетки и взяли в руки ножи и вилки. Тотчас же в дверях появилась мать с
блюдом мяса и сразу же за ней сестра – с полным блюдом картошки. От еды обильно шел
пар. Жильцы нагнулись над поставленными перед ними блюдами, словно желая
проверить их, прежде чем приступить к еде, и тот, что сидел посредине и пользовался,
видимо, особым уважением двух других, и в самом деле разрезал кусок мяса прямо на
блюде, явно желая определить, достаточно ли оно мягкое и не следует ли отослать его
обратно. Он остался доволен, а мать и сестра, напряженно следившие за ним, с
облегчением улыбнулись.

Сами хозяева ели на кухне. Однако, прежде чем отправиться на кухню, отец зашел в
гостиную и, сделав общий поклон, с фуражкой в руках обошел стол. Жильцы дружно
поднялись и что-то пробормотали в бороды. Оставшись затем одни, они ели в полном
почти молчании. Грегору показалось странным, что из всех разнообразных шумов
трапезы то и дело выделялся звук жующих зубов, словно это должно было показать
Грегору, что для еды нужны зубы и что самые распрекрасные челюсти, если они без
зубов, никуда не годятся. «Да ведь и я чего-нибудь съел бы, – озабоченно говорил себе
Грегор, – но только не того, что они. Как много эти люди едят, а я погибаю!»

Именно в тот вечер – Грегор не помнил, чтобы за все это время он хоть раз слышал, как
играет сестра, – из кухни донеслись звуки скрипки. Жильцы уже покончили с ужином,
средний, достав газету, дал двум другим по листу, и теперь они сидели откинувшись и
читали. Когда заиграла скрипка, они прислушались, поднялись и на цыпочках подошли к
двери передней, где, сгрудившись, и остановились. По-видимому, их услыхали на кухне,
и отец крикнул:
– Может быть, музыка господам неприятна? Ее можно прекратить сию же минуту.

– Напротив, – сказал средний жилец, – не угодно ли барышне пройти к нам и поиграть в