Page 20 - Приглашение на казнь

утвердительный ямб, -- но глаза уже не брали строчек.
Родион, исполнив нехитрые свои обязанности, -- тряпкой
погнав расплясавшуюся в луче пыль и накормив паука, --
удалился.
Эммочка -- все еще на корточках, но чуть вольнее, чуть
покачиваясь, как на рессорах, -- скрестив голые пушистые руки,
полуоткрыв розовый рот и моргая длинными, бледными, как бы даже
седыми, ресницами, смотрела поверх стола на дверь. Уже знакомое
движение: быстро, первыми попавшимися пальцами, отвела льняные
волосы с виска, кинув искоса взгляд на Цинцинната, который
отложил книжку и ждал, что будет дальше.
-- Ушел, -- сказал Цинциннат.
Она встала с корточек, но, еще согбенная, смотрела на
дверь. Была смущена, не знала, что предпринять. Вдруг,
оскалясь, сверкнув балеринными икрами, бросилась к двери, --
разумеется, запертой. От ея муарового кушака в камере ожил
воздух.
Цинциннат задал ей два обычных вопроса. Она ужимчиво себя
назвала и ответила, что двенадцать.
-- А меня тебе жалко? -- спросил Цинциннат.
На это она не ответила ничего. Подняла к лицу глиняный
кувшин, стоявший в углу. Пустой, гулкий. Погукала в его
глубину, а через мгновение опять метнулась, -- и теперь стояла,
прислонившись к стене, опираясь одними лопатками да локтями,
скользя вперед напряженными ступнями в плоских туфлях -- и

опять выправляясь. Про себя улыбнулась, а затем хмуро, как на
низкое солнце, взглянула на Цинцинната, продолжая сползать. По
всему судя, -- это было дикое, беспокойное дитя.
-- Неужели тебе не жалко меня? -- сказал Цинциннат. --
Невозможно, не допускаю. Ну, поди сюда, глупая лань, и поведай
мне, в какой день я умру.
Но Эммочка ничего не ответила, а съехала на пол и там
смирно села, прижав подбородок к поднятым сжатым коленкам, на
которые натянула подол, показывая снизу гладкие ляжки.
-- Скажи мне, Эммочка, -- я так прошу тебя... Ты ведь все
знаешь, -- я чувствую, что знаешь... Отец говорил за столом,
мать говорила на кухне... Все, все говорят. Вчера в газете было
аккуратное оконце, -- значит, толкуют об этом, и только я
один...
Она, как поднятая вихрем, вскочила с пола и, опять
кинувшись к двери, застучала в нее -- не ладонями, а скорее
пятками рук. Ее распущенные, шелковисто-бледные волосы
кончались длинными буклями.
"Будь ты взрослой, -- подумал Цинциннат, -- будь твоя душа
хоть слегка с моей поволокой, ты, как в поэтической древности,