Page 23 - Приглашение на казнь

"А может быть, -- подумал Цинциннат, -- я неверно толкую
эти картинки. Эпохе придаю свойства ее фотографии. Это
богатство теней, и потоки света, и лоск загорелого плеча, и
редкостное отражение, и плавные переходы из одной стихии в
другую -- все это, быть может, относится только к снимку, к
особой светописи, к особым формам этого искусства, и мир на
самом деле вовсе не был столь изгибист, влажен и скор, -- точно
так же, как наши нехитрые аппараты по-своему запечатлевают наш
сегодняшний, наскоро сколоченный и покрашенный мир".
"А может быть (быстро начал писать Цинциннат на клетчатом
листе), я неверно толкую... Эпохе придаю... Это богатство...
Потоки... Плавные переходы... И мир был вовсе... Точно так же,
как наши... Но разве могут домыслы эти помочь моей тоске? Ах,
моя тоска, -- что мне делать с тобой, с собой? Как смеют
держать от меня в тайне... Я, который должен пройти через
сверхмучительное испытание, я, который для сохранения
достоинства хотя бы наружного (дальше безмолвной бледности все
равно не пойду, -- все равно не герой...), должен во время
этого испытания владеть всеми своими способностями, я, я...
медленно слабею... неизвестность ужасна, -- ну, скажите мне
наконец... Так нет, замирай каждое утро... Между тем, знай я,
сколько осталось времени, я бы кое-что... Небольшой труд...
запись проверенных мыслей... Кто-нибудь когда-нибудь прочтет и
станет весь как первое утро в незнакомой стране. То есть я хочу
сказать, что я бы его заставил вдруг залиться слезами счастья,

растаяли бы глаза, -- и, когда он пройдет через это, мир будет
чище, омыт, освежен. Но как мне приступить к писанию, когда не
знаю, успею ли, а в том-то и мучение, что говоришь себе: вот
вчера успел бы, -- и опять думаешь: вот и вчера бы... И вместо
нужной, ясной и точной работы, вместо мерного подготовления
души к минуте утреннего вставания, когда... ведро палача, когда
подадут тебе, душа, умыться... так, вместо этого, невольно
предаешься банальной, безумной мечте о бегстве, -- увы, о
бегстве... Когда она примчалась сегодня, топая и хохоча, -- то
есть я хочу сказать... Нет, надобно все-таки что-нибудь
запечатлеть, оставить. Я не простой... я тот, который жив среди
вас... Не только мои глаза другие, и слух, и вкус, -- не только
обоняние, как у оленя, а осязание, как у нетопыря, -- но
главное: дар сочетать все это в одной точке... Нет, тайна еще
не раскрыта, -- даже это -- только огниво, -- и я не заикнулся
еще о зарождении огня, о нем самом. Моя жизнь. Когда-то в
детстве, на далекой школьной поездке, отбившись от прочих, -- а
может быть, мне это приснилось, -- я попал знойным полднем в
сонный городок, до того сонный, что, когда человек, дремавший
на завалинке под яркой беленой стеной, наконец встал, чтобы