Page 88 - Приглашение на казнь

достоинством удалился.
А после обеда, совершенно официально, уже не в
арестантском платье, а в бархатной куртке, артистическом
галстуке бантом и новых, на высоких каблуках, вкрадчиво
поскрипывающих сапогах с блестящими голенищами (чем-то делавших
его похожим на оперного лесника (*19)) вошел м-сье Пьер, а за
ним, почтительно уступая ему первенство в продвижении, в речах,
во всем, -- Родриг Иванович и, с портфелем, адвокат. Все трое
разместились у стола в плетеных креслах (из приемной),
Цинциннат же сперва ходил по камере, единоборствуя с постыдным
страхом, но потом тоже сел.
Не очень ловко (неловкость, однако, испытанная, привычная)
завозясь с портфелем, одергивая черную его щеку, держа его
частью на колене, частью опирая его о стол -- и съезжая то с
одной точки, то с другой, -- адвокат извлек большой блокнот,
запер или, вернее, застегнул слишком податливый и потому не
сразу попадающий на зуб портфель; положил его было на стол, но
передумал и, взяв его за шиворот, отпустил на пол, прислонив
его в сидячем положении пьяного к ножке своего кресла; быстро
вынул -- точно из петлицы -- эмалированный карандаш, наотмашь
открыл на столе блокнот и, ни на что и ни на кого не обращая
внимания, начал ровно исписывать отрывные страницы; но именно
это невнимание ко всему окружающему сугубо подчеркивало связь
между бегом карандаша и тем заседанием, на которое тут
собрались.

Родриг Иванович сидел в кресле, слегка откинувшись, --
нажимом плотной спины заставляя трещать кресло и опустив одну
лиловатую лапу на подлокотник, а другую заложив за борт
сюртука; время от времени он производил такое движение
отвислыми щеками и напудренным, как рахат-лукум, подбородком,
словно высвобождал их из какой-то вязкой, засасывающей среды.
М-сье Пьер, сидевший посередине, налил себе воды из
графина, затем бережно-бережно положил на стол кисти рук со
сплетенными пальцами (игра фальшивого аквамарина на мизинце) и,
опустив длинные ресницы, секунд десять благоговейно обдумывал,
как начнет свою речь.
-- Милостивые государи, -- не поднимая глаз, тонким
голосом сказал наконец м-сье Пьер, -- прежде всего и раньше
всего позвольте мне обрисовать двумя-тремя удачными штрихами
то, что мною уже выполнено.
-- Просим, -- пробасил директор, сурово скрипнув креслом.
-- Вам, конечно, известны, господа, причины той забавной
мистификации, которая требуется традицией нашего искусства. В
самом деле. Каково было бы, если бы я, с бухты-барахты
открывшись, предложил бы Цинциннату Ц. свою дружбу? Ведь это