Page 84 - Приглашение на казнь

по-видимому, завел сторку, -- ибо Цинциннат сразу почувствовал
себя отрезанным от светлой камеры, где только что был.
С трудом дыша шероховатым воздухом, натыкаясь на острое --
и без особого страха ожидая обвала, -- Цинциннат вслепую
пробирался по извилистому ходу и попадал в каменные мешки, и,
как смирное отступающее животное, подавался назад, и, нащупав
продолжение хода, полз дальше. Ему не терпелось лечь на мягкое,
хотя бы на свою койку, завернуться с головой и ни о чем не
думать. Это обратное путешествие так затянулось, что, обдирая
плечи, он начал торопиться, поскольку ему это позволяло
постоянное предчувствие тупика. Духота дурманила, -- и он решил
было замереть, поникнуть, вообразить себя в постели и на этой
мысли, быть может, уснуть, -- как вдруг дно, по которому он
полз, пошло вниз, под весьма ощутимый уклон, и вот мелькнула
впереди красновато-блестящая щель, и пахнуло сыростью,
плесенью, точно он из недр крепостной стены перешел в природную
пещеру, и с низкого свода над ним каждая на коготке, головкой
вниз, закутавшись, висели в ряд, как сморщенные плоды, летучие
мыши в ожидании своего выступления, -- щель пламенисто
раздвинулась, и повеяло свежим дыханием вечера, и Цинциннат
вылез из трещины в скале на волю.
Он очутился на одной из многих муравчатых косин, которые,
как заостренные темно-зеленые волны, круто взлизывали на разных
высотах промеж скал и стен уступами поднимавшейся крепости. В
первую минуту у него так кружилась голова от свободы, высоты и

простора, что он, вцепившись в сырой дерн, едва ли что-либо
замечал, кроме того, что по-вечернему громко кричат ласточки,
черными ножницами стригущие крашеный воздух, что закатное
зарево охватило полнеба, что над затылком поднимается со
страшной быстротой слепая каменная крутизна крепости, из
которой он, как капля, выжался, а под ногами -- бредовые обрывы
и клевером курящийся туман.
Отдышавшись, справившись с игрой в глазах, с дрожью в
теле, с напором ахающей, ухающей, широко и далеко
раскатывающейся воли, он прилепился спиной к скале и обвел
глазами дымящуюся окрестность. Далеко внизу, где сумерки уже
осели, едва виднелся в струях тумана узористый горб моста. А
там, по другую сторону, дымчатый, синий город, с окнами, как
раскаленные угольки, не то еще занимал блеск у заката, не то
уже засветился за свой счет, -- можно было различить, как,
постепенно нанизываясь, зажигались бусы фонарей вдоль Крутой,
-- и была необычайно отчетлива тонкая арка в верхнем ее конце.
За городом все мглисто мрело, складывалось, ускользало, -- но
над невидимыми садами, в розовой глубине неба, стояли цепью
прозрачно огненные облачка и тянулась одна длинная лиловая туча