Page 3 - Разгром

клопами полицейский участок. Это случилось в разгар апрельской стачки, когда подземная
вода, мутная, как слезы ослепших рудничных лошадей, день и ночь сочилась по шахтным
стволам и никто ее не выкачивал.
Его посадили не за какие-нибудь выдающиеся подвиги, а просто за болтливость:
надеялись пристращать и выведать о зачинщиках. Сидя в вонючей камере вместе с
майхинскими спиртоносами, Морозка рассказал им несметное число похабных анекдотов, но
зачинщиков не выдал.
Когда пришло время, уехал на фронт — попал в кавалерию. Там научился
презрительно, как все кавалеристы, смотреть на “пешую кобылку”, шесть раз был ранен, два
раза контужен и уволился по чистой еще до революции.
А вернувшись домой, пропьянствовал недели две и женился на доброй гулящей и
бесплодной откатчице из шахты № 1. Он все делал необдуманно: жизнь казалась ему
простой, немудрящей, как кругленький муромский огурец с сучанских баштанов.
Может быть, потому, забрав с собой жену, ушел он в восемнадцатом году защищать
Советы.
Как бы то ни было, но с той поры вход на рудник был ему заказан: Советы отстоять не
удалось, а новая власть не очень-то уважала таких ребят.
Мишка сердито цокал коваными копытцами; оранжевые пауты назойливо жужжали
над ухом, путались в мохнатой шерсти, искусывая до крови.
Морозка выехал на Свиягинский боевой участок. За ярко-зеленым ореховым холмом
невидимо притаилась Крыловка; там стоял отряд Шалдыбы.
— В-з-з... в-з-з... — жарко пели неугомонные пауты. Странный, лопающийся звук
трахнул и прокатился за холмом. За ним — другой, третий... Будто сорвавшийся с цепи зверь
ломал на стреме колючий кустарник.
— Обожди, — сказал Морозка чуть слышно, натянув поводья. Мишка послушно
оцепенел, подавшись вперед мускулистым корпусом.
— Слышишь?.. Стреляют!.. — выпрямляясь, возбужденно забормотал ординарец. —
Стреляют!.. Да?..
— Та-та-та... — залился за холмом пулемет, сшивая огненными нитками
оглушительное уханье бердан, округло четкий плач японских карабинов.
— В карьер!.. — закричал Морозка тугим взволнованным голосом.
Носки привычно впились в стремена, дрогнувшие пальцы расстегнули кобуру, а
Мишка уже рвался на вершину через хлопающий кустарник.
Не выезжая на гребень, Морозка осадил лошадь.
— Обожди здесь, — сказал, соскакивая на землю и забрасывая повод на лук седла:
Мишка — верный раб — не нуждался в привязи.
Морозка ползком взобрался на вершину. Справа, миновав Крыловку, правильными
цепочками, разученно, как на параде, бежали маленькие одинаковые фигурки с желто-
зелеными околышами на фуражках. Слева, в панике, расстроенными кучками метались по
златоколосому ячменю люди, на бегу отстреливаясь из берданок. Разъяренный Шалдыба
(Морозка узнал его по вороному коню и островерхой барсучьей папахе) хлестал плеткой во
все стороны и не мог удержать людей. Видно было, как некоторые срывали украдкой
красные бантики.
— Сволочи, что делают, что только делают... — все больше и больше возбуждаясь от
перестрелки, бормотал Морозка.
В задней кучке бегущих в панике людей, в повязке из платка, в кургузом городском
пиджачишке, неумело волоча винтовку, бежал, прихрамывая, сухощавый парнишка.
Остальные, как видно, нарочно применялись к его бегу, не желая оставить одного. Кучка
быстро редела, парнишка в белой повязке тоже упал. Однако он не был убит — несколько