Page 7 - Разгром

Но еще больше любил он, когда приходила “милосердная сестра”. Она обшивала и
обмывала весь лазарет. Чувствовалась в ней большущая любовь к людям, а к Мечику она
относилась особенно нежно и заботливо. Постепенно поправляясь, он начинал смотреть на
нее земными глазами. Она была немножко сутула и бледна, а руки ее излишне велики для
женщины. Но ходила она какой-то особенной, неплавной, сильной походкой, и голос ее
всегда что-то обещал.
И когда она садилась. рядом на кровать, Мечик уже не мог лежать спокойно. (Он
никогда бы не сознался в этом девушке в светлых кудряшках.)
— Блудливая она — Варька, — сказал однажды Пика. — Мо-розка, муж ее, в отряде,
а она блудит...
Мечик посмотрел в ту сторону, куда, подмигивая, указывал старик. Сестра стирала на
прогалине белье, а около нее вертелся фельдшер Харченко. Он то и дело наклонялся к ней и
говорил что-то веселое, и она, все чаще отрываясь от работы, поглядывала на него странным
дымчатым взглядом. Слово “блудливая” пробудило в Мечике острое любопытство.
— А отчего она... такая? — спросил он Пику, стараясь скрыть смущение.
— А шут ее знает, с чего она такая ласковая. Не может никому отказать — и все тут...
Мечик вспомнил о первом впечатлении, которое произвела на него сестра, и
непонятная обида шевельнулась в нем.
С этой минуты он стал внимательней наблюдать за ней. В самом деле, она слишком
много “крутила” с мужчинами, — со всяким, кто хоть немножко мог обходиться без чужой
помощи. Но ведь в госпитале больше не было женщин.
Утром как-то, после перевязки, она задержалась, оправляя Мечику постель.
— Посиди со мной... — сказал он, краснея. Она посмотрела на него долго и
внимательно, как в тот день, стирая белье, смотрела на Харченко.
— Ишь ты... — сказала невольно с некоторым удивлением.
Однако, оправив постель, присела рядом.
— Тебе нравится Харченко? — спросил Мечик. Она не слышала вопроса — ответила
собственным мыслям, притягивая Мечика большими дымчатыми глазами:
— А ведь такой молоденький... — И спохватившись: — Харченко?.. Что ж, ничего.
Все вы — на одну колодку...
Мечик вынул из-под подушки небольшой сверток в газетной бумаге. С поблекшей
фотографии глянуло на него знакомое девичье лицо, но оно не показалось ему таким милым,
как раньше, — оно смотрело с чужой и деланной веселостью, и хотя Мечик боялся сознаться
в этом, но ему странно стало, как мог он раньше так много думать о ней. Он еще не знал,
зачем это делает и хорошо ли это, когда протягивал сестре портрет девушки в светлых
кудряшках.
Сестра рассматривала его — сначала вблизи, потом отставив руку, и вдруг, выронив
портрет, вскрикнула, вскочила с постели и быстро оглянулась назад.
— Хороша курва! — сказал из-за клена чей-то насмешливый хрипловатый голос.
Мечик покосился в ту сторону и увидел странно знакомое лицо с ржавым
непослушным чубом из-под фуражки и с насмешливыми зелено-карими глазами, у которых
было тогда другое выражение.
— Ну, чего испугалась? — спокойно продолжал хрипловатый голос. — Это я не на
тебя — на патрет... Много я баб переменил, а вот патретов не имею. Может, ты мне когда
подаришь?..
Варя пришла в себя и засмеялась.
— Ну и напугал... — сказала не своим — певучим бабьим голосом. — Откуда это
тебя, черта патлатого... — И обращаясь к Мечику: — Это — Морозка, муж мой. Всегда что-
нибудь устроит.