Page 111 - Хождение по мукам. Сёстры

Наконец в шестом часу на извозчике из города приехали Даша и Николай Иванович. Оба
были возбуждены и, перебивая друг друга, рассказывали, что по всей Москве народ
собирается толпами и громит квартиры немцев и немецкие магазины. Несколько домов
подожжены. Разграблен магазин готового платья Манделя. Разбит склад беккеровских
роялей на Кузнецком, их выкидывали из окон второго этажа и валили в костер.
Лубянская площадь засыпана медикаментами и битым стеклом. Говорят – были
убийства. После полудня пошли патрули, начали разгонять народ. Теперь все спокойно.

– Конечно, это варварство, – говорил Николай Иванович, от возбуждения мигая
глазами, – но мне нравится этот темперамент, силища в народе. Сегодня разнесли
немецкие лавки, а завтра баррикады, черт возьми, начнут строить. Правительство
нарочно допустило этот погром. Да, да, я тебя уверяю, – чтобы выпустить излишек
озлобления. Но народ через такие штуки получит вкус к чему-нибудь посерьезнее…

Этой же ночью у Жилкиных был очищен погреб, у Свечниковых сорвали с чердака белье.
В шинке до утра горел свет. И спустя еще неделю на деревне перешептывались,
поглядывали непонятно на гуляющих дачников.

В начале августа Смоковниковы переехали в город, и Екатерина Дмитриевна опять стала
работать в лазарете. Москва в эту осень была полна беженцами из Польши. На
Кузнецком, Петровке, Тверской нельзя было протолкаться. Магазины, кофейни, театры –
полны, и повсюду было слышно новорожденное словечко: «извиняюсь».

Вся эта суета, роскошь, переполненные театры и гостиницы, шумные улицы, залитые
электрическим светом, были прикрыты от всех опасностей живой стеной
двенадцатимиллионной армии, сочащейся кровью.

А военные дела продолжали быть очень неутешительными. Повсюду, на фронте и в тылу,
говорили о злой воле Распутина, об измене, о невозможности далее бороться, если
Никола-угодник не выручит чудом.
И вот, во время уныния и развала, генерал Рузский неожиданно, в чистом поле,
остановил наступление германских армий.