Page 118 - Хождение по мукам. Сёстры

Даша прищурилась, – ни следа на этом противном лице волшебства. И она сказала
твердо:

– Мне кажется, – нам не о чем говорить с вами. – И отвернулась. – Прощайте, Алексей
Алексеевич.

Бессонов скривился усмешкой, приподнял картуз и отошел прочь. Даша глядела на его
слабую спину, на слишком широкие штаны, точно готовые свалиться, на тяжелые
пыльные сапоги, – неужели это был тот Бессонов – демон ее девичьих ночей?

– Катюша, посиди, я сейчас, – проговорила она поспешно и побежала за Бессоновым. Он
свернул в боковую аллею. Даша, запыхавшись, догнала его и взяла за рукав. Он
остановился, обернулся, глаза его, как у больной птицы, стали прикрываться веками.
– Алексей Алексеевич, не сердитесь на меня.

– Я-то не сержусь, вы сами не пожелали со мной разговаривать.
– Нет, нет, нет… Вы не так меня поняли… Я к вам ужасно хорошо отношусь, я вам хочу
всякого добра… Но о том, что было, не стоит вспоминать, прежнего ничего не осталось…
Я чувствую себя виноватой, мне вас жалко…

Он поднял плечи, с усмешкой поглядел мимо Даши на гуляющих.
– Благодарю вас за жалость.
Даша вздохнула, – если бы Бессонов был маленьким мальчиком, – она повела бы его к
себе, вымыла теплой водой, накормила бы конфетками. А что она поделает с этим, – сам
себе выдумал муку и мучается, сердится, обижается.

– Алексей Алексеевич, если хотите, – пишите мне каждый день, я буду отвечать, –
сказала Даша, глядя ему в лицо как можно добрее.

Он откинул голову, засмеялся деревянным смехом:
– Благодарю… Но у меня отвращение к бумаге и чернилам… – сморщился, точно хлебнул
кислого. – Либо вы – святая, Дарья Дмитриевна, либо вы дура… Вы – адская мука,
посланная мне заживо, поняли?
Он сделал усилие отойти, но точно не мог оторвать ног. Даша стояла, опустив голову, –
она все поняла, ей было печально, но на сердце холодно. Бессонов глядел на ее
склоненную шею, на нетронутую, нежную грудь, видную в прорезе белого платья, и
думал, что, конечно, – это смерть.
– Будьте милосердны, – сказал он простым, тихим, человеческим голосом.

Она, не поднимая головы, прошептала сейчас же: «Да, да», и прошла между деревьями.
В последний раз Бессонов отыскал взглядом в толпе ее светловолосую голову, – она не
обернулась. Он положил руку на дерево, вцепился пальцами в зеленую кору – земля,
последнее прибежище, уходила из-под ног.