Page 117 - Хождение по мукам. Сёстры

Каждый вечер сестры ходили на Тверской бульвар – слушать музыку, садились на
скамью и глядели, как под деревьями гуляют девушки и подростки в белых, розовых
платьях, – очень много женщин и детей; реже проходил военный, с подвязанной рукой,
или инвалид на костыле. Духовой оркестр играл вальс «На сопках Маньчжурии». Ту, ту,
ту, – печально пел трубный звук, улетая в вечернее небо. Даша брала Катину слабую,
худую руку.
– Катюша, Катюша, – говорила она, глядя на свет заката, проступающий между
ветвями, – ты помнишь:
О любовь моя незавершенная,В сердце холодеющая нежность…

Я верю, – если мы будем мужественны, мы доживем – когда можно будет любить не
мучаясь… Ведь мы знаем теперь, – ничего на свете нет выше любви. Мне иногда
кажется, – приедет из плена Иван Ильич и будет совсем иной, новый. Сейчас я люблю
его одиноко, бесплотно. И мы встретимся так, точно мы любили друг друга в какой-то
другой жизни.

Прислонившись к ее плечу, Екатерина Дмитриевна говорила:
– А у меня, Данюша, такая горечь, такая темнота на сердце, совсем оно стало старое. Ты
увидишь хорошие времена, а уж я не увижу, отцвела пустоцветом.

– Катюша, стыдно так говорить.

– Нет, девочка, нужно быть мужественной.
В один из таких вечеров на скамейку, на другой ее конец, сел какой-то военный. Оркестр
играл старый вальс. За деревьями зажглись неяркие огни фонарей. Сосед по скамейке
глядел так пристально, что Даше стало неловко шее. Она обернулась и вдруг испуганно,
негромко воскликнула:

– Нет!
Рядом с ней сидел Бессонов, тощий, облезлый, в мешком висящем френче, в фуражке с
красным крестом. Поднявшись, он молча поздоровался. Даша сказала: «Здравствуйте», –
и поджала губы. Екатерина Дмитриевна отклонилась на спинку скамьи, в тень Дашиной
шляпы, и закрыла глаза. Бессонов был не то весь пыльный, не то немытый – серый.

– Я видел вас на бульваре вчера и третьего дня, – сказал он Даше, поднимая брови, – но
подойти не решался… Уезжаю воевать. Вот видите, – и до меня добрались.

– Как же вы едете воевать, вы же в Красном Кресте? – сказала Даша с внезапным
раздражением.

– Положим, опасность сравнительно, конечно, меньшая. А впрочем, мне глубоко все
безразлично, – убьют, не убьют… Скучно, скучно, Дарья Дмитриевна. – Он поднял голову
и поглядел ей на губы тусклым взглядом. – Так скучно от всех этих трупов, трупов,
трупов…
Катя спросила, не открывая глаз:

– Вам скучно от этого?
– Да, весьма скучно, Екатерина Дмитриевна. Раньше оставалась еще кое-какая
надежда… Ну, а после этих трупов и трупов надвинулась последняя ночь… Трупы и
кровь, хаос. Так вот… Дарья Дмитриевна, я, строго говоря, подсел к вам для того, чтобы
попросить пожертвовать мне полчаса времени.

– Зачем? – Даша глядела ему в лицо, чужое, нездоровое, и вдруг ей показалось с такой
ясностью, что закружилась голова, – этого человека она видит в первый раз.

– Я много думал над тем, что было в Крыму, – проговорил Бессонов, морщась. – Я бы
хотел с вами побеседовать, – он медленно полез в боковой карман френча за
портсигаром, – я бы хотел рассеять некоторое невыгодное впечатление…