Page 128 - Хождение по мукам. Сёстры

28
Пустынны и печальны Карпаты в осенний ветреный вечер. Тревожно и смутно было
беглецам, когда по извилистой, вымытой дождями до камня беловатой дороге они
взобрались на перевал. Три-четыре высокие сосны покачивались над обрывом. Внизу, в
закурившемся тумане, почти невидимый, глухо шумел лес. Еще глубже, на дне
пропасти, ворчал и плескался многоводный поток, грохотал каменьями.
За стволами сосен, далеко за лесистыми, пустынными вершинами гор, среди свинцовых
туч, светилась длинная щель заката. Ветер дул вольно и сильно на этой высоте, хлопал
кожей автомобильного фартука.

Беглецы сидели молча. Телегин рассматривал карту, Мельшин, облокотясь о руль,
глядел в сторону заката. Голова его была забинтована тряпкой.

– Что же нам с автомобилем делать? – cпросил он негромко. – Бензина нет.
– Машину так оставлять нельзя, сохрани бог, – ответил Телегин.
– Спихнуть ее под кручу, только и всего. – Мельшин, крякнув, спрыгнул на дорогу,
потопал ногами, разминаясь, стал трясти Жукова за плечо: – Эй, капитан, будет спать,
приехали!

Жуков, не раскрывая глаз, вылез на дорогу, споткнулся и сел на камешек. Иван Ильич
вытащил из автомобиля кожаные плащи и погребец с провизией, приготовленной судьям
для обеда в «Гнилой яме». Провизию разложили по карманам, надели плащи и, взявшись
за крылья машины, покатили ее к обрыву.
– Сослужила, матушка, службу, – сказал Мельшин. – Ну-ка, навались!

Передние колеса повисли над пропастью. Пыльно-серая длинная машина, обитая кожей,
окованная бронзой, послушная, как живое существо, осела, накренилась и вместе с
камнями и щебнем рухнула вниз; на выступе скалы зацепилась, затрещала,
перевернулась и, со все увеличивающимся грохотом летящих камней и осколков железа,
загудела вниз, в поток. Отозвалось эхо и далеко покатилось по туманным ущельям.

Беглецы свернули в лес и пошли вдоль дороги. Говорили мало, шепотом. Было теперь
совсем темно. Над головами важно шумели сосны, и шум их был подобен падающим в
отдалении водам.
Время от времени Телегин спускался на шоссе смотреть верстовые столбы. В одном
месте, где предполагался военный пост, сделали большой обход, перелезли через
несколько оврагов, в темноте натыкались на поваленные деревья, на горные ручьи, –
промокли и ободрались. Шли всю ночь. Один раз под утро послышался шум
автомобиля, – тогда они легли в канаву, автомобиль проехал неподалеку, были даже
слышны голоса.

Утром беглецы выбрали место для отдыха в глухой лесной балке, у ручья. Поели,
опорожнили до половины фляжку с коньяком, и Жуков попросил обрить его найденной в
автомобиле заржавленной бритвой. Когда были сняты борода и усы, у него неожиданно
оказался детский подбородок и припухшие большие губы. Телегин и Мельшин долго
хохотали, указывая на него пальцами. Жуков был в восторге, мычал и мотал губами, – он
просто оказался пьян. Его завалили листьями и велели спать.

После этого Телегин и Мельшин, разложив на траве карту, срисовали каждый для себя
маленький топографический снимок. Назавтра решено было разделиться: Мельшин с
Жуковым пойдут на Румынию, Телегин свернет на Галицию. Большую карту зарыли в
землю. Нагребли листьев, зарылись в них и сейчас же уснули.

Высоко на краю шоссе над балкой стоял человек, опершись на ружье, – часовой,
охраняющий мост. Вокруг, у ног его, в лесной пустыне, было тихо, лишь тяжелый
тетерев пролетал через поляну, задевая крыльями об ельник, да где-то однообразно
падала вода. Часовой постоял и отошел, вскинув ружье.
Когда Иван Ильич открыл глаза, – была ночь; между черных неподвижных ветвей