Page 124 - Хождение по мукам. Сёстры

– Не проще ли будет не валять дурака на суде… Как вы думаете?..
– Так-то оно так, конечно.

– Никто из товарищей вас не винит. Только цена за удовольствие набить австрияку морду
слишком уж высока.

– Иван Ильич, а мне-то самому каково – подвести товарищей под суд! – Жуков замотал
волосатой головой. – Хоть бы они, сволочи, меня одного закатали.

Он долго еще говорил в том же роде, но Телегин уже не слушал его, продолжая читать
Шпильгагена. Затем встал и, потянувшись, хрустнул мускулами. В это время с треском
распахнулась наружная дверь, и вошли четыре солдата с примкнутыми штыками, встали
по сторонам двери, брякнули затворами винтовок; вошел фельдфебель, мрачный человек
с повязкой на глазу, оглянул барак и глухим, свирепым голосом крикнул:

– Штабс-капитан Жуков, подполковник Мельшин, подпоручик Иванов, подпоручик
Убейко, прапорщик Телегин…

Названные подошли. Фельдфебель внимательно оглянул каждого, солдаты окружили их
и повели из барака через двор к дощатому домику – комендантской. Здесь стоял недавно
прибывший военный автомобиль. Колючие рогатки, закрывающие проезд через
проволоку на дорогу, были раздвинуты. Около полосатой будки неподвижно стоял
часовой. В автомобиле, завалившись на сиденье у руля, сидел шофер, мальчишка с
припухшими глазами. Телегин тронул локтем идущего рядом с ним Мельшина:

– Умеете управлять машиной?

– Умею, а что?
– Молчите.
Их ввели в комендантскую. За сосновым столом, прикрытым розовой промокательной
бумагой, сидело трое приехавших австрийских обер-офицеров. Один, иссиня-выбритый, с
багровыми пятнами на толстых щеках, курил сигару. Телегин заметил, что он не
взглянул даже на вошедших, – руки его лежали на столе, пальцы сунуты в пальцы,
толстые и волосатые, глаз прищурен от сигарного дыма, воротник врезался в шею. «Этот
уже решил», – подумал Телегин.

Другой судья, председательствующий, был худой старик с длинным грустным лицом, в
редких и чисто промытых морщинах, с пушисто-белыми усами. Бровь его была
приподнята моноклем. Он внимательно оглядел обвиняемых, перевел большой сквозь
стекло серый глаз на Телегина, – глаз был ясный, умный и ласковый, – усы у него
вздрогнули.

«Совсем плохо», – подумал Иван Ильич и взглянул на третьего судью, перед которым
лежали черепаховые очки и четвертушка мелко исписанной бумаги. Это был
приземистый, землисто-желтый человек с жесткими волосами ежиком, с большими, как
пельмени, ушами. По всему было видно, что это служака из неудачников.
Когда подсудимые выстроились перед столом, он не спеша надел круглые очки,
разгладил исписанный листок сухонькой ладонью и неожиданно, широко открыв желтые
вставные зубы, начал читать обвинительный акт.

Сбоку стола, сдвинув брови, сжав рот, сидел пострадавший комендант. Телегин напрягал
внимание, чтобы вслушаться в слова обвинения, но, помимо воли, мысль его остро и
торопливо работала в ином направлении.

«…Когда тело самоубийцы было внесено в барак, несколько русских, воспользовавшись
этим, чтобы возбудить своих товарищей к открытому неповиновению власти, начали
выкрикивать бранные и возмутительные выражения, угрожающе потрясая кулаками.
Так, в руках подполковника Мельшина оказался раскрытый перочинный нож…»

Через окно Иван Ильич видел, как мальчик-шофер ковырял пальцем в носу, потом
повернулся бочком на сиденье и надвинул на лицо огромный козырек фуражки. К
автомобилю подошли два низкорослых солдата в накинутых на плечи голубых капотах,