Page 161 - Хождение по мукам. Сёстры

– Ребята, наваливайся!..
– Товарищи, товарищи, пропустите, соблюдайте революционный порядок! – сорванными
голосами кричали гимназисты; взбежали, подталкивая городовых, на крыльцо Думы и
скрылись в больших дверях. Туда же за ними протиснулось несколько человек, в числе
их – Катя, Даша и Телегин.
В голом, высоком, тускло освещенном вестибюле на мокром полу сидели на корточках
пулеметчики у аппаратов. Толстощекий студент, одуревший, видимо, от крика и
усталости, кричал, кидаясь ко всем входящим:
– Знать ничего не хочу! Пропуск!..

Иные показывали ему пропуск, иные просто, махнув рукой, уходили по широкой
лестнице во второй этаж. Во втором этаже, в широких коридорах, у стен сидели и
лежали пыльные, сонные и молчаливые солдаты, не выпуская из рук винтовок. Иные
жевали хлеб, иные похрапывали, поджав обмотанные ноги. Мимо толкался праздный
народ, читая диковинные надписи, прибитые на бумажках к дверям, оглядываясь на
бегающих из комнаты в комнату, возбужденных до последней человеческой
возможности, осипших комиссаров.
Катя, Даша и Телегин, наглядевшись на все эти чудеса, протискались в двусветный зал с
линяло-пурпуровыми занавесями на огромных окнах, с обитыми пурпуром полукруглыми
скамьями амфитеатра. На передней стене двухсаженными черными заплатами зияли
пустые золоченые рамы императорских портретов, перед ними, в откинутой бронзовой
мантии, стояла мраморная Екатерина, улыбаясь приветливо и лукаво народу своему.
На скамьях амфитеатра сидели, подпирая головы, потемневшие, обросшие щетиной,
измученные люди. Несколько человек спало, уткнувшись лицом в пюпитры. Иные нехотя
сдирали кожицу с кусочков колбасы, ели хлеб. Внизу, перед улыбающейся Екатериной, у
зеленого с золотой бахромой длинного стола сидели в черных рубашках молодые люди с
осунувшимися лицами. Среди них был один – рыжебородый и длинноволосый…
– Даша! Видишь – товарищ Кузьма за столом, – сказала Катя.

К товарищу Кузьме в это время подошла стриженая востроносая девушка и начала что-
то шептать. Он слушал, не оборачиваясь, потом встал и сказал:

– Городской голова Гучков вторично заявил, что рабочим оружие выдано не будет.
Предлагаю голосовать без прений протест против действий Революционного комитета.

Телегин наконец допытался (спросив у малорослого гимназиста, озабоченно курившего
папиросу), что здесь, в Екатерининском зале, происходит не прерывающееся вторые
сутки заседание Совета рабочих депутатов.
В обеденное время солдаты запасного полка, сидевшие в Кремле, увидели дымок
походных кухонь на Красной площади, – сдались и отворили ворота. По всей площади
пошел крик, полетели шапки. На Лобное место, где лежал когда-то нагишом, в овечьей
маске, со скоморошьей дудкой на животе, убитый Лжедимитрий, откуда выкрикивали и
скидывали царей, откуда читаны были все вольности и все неволи народа русского, на
небольшой этот бугорок, много раз зараставший лопухами и снова заливаемый кровью,
взошел солдатик в заскорузлой шинелишке и, кланяясь и обеими руками надвигая на
уши папаху, начал говорить что-то, – за шумом никто не разобрал. Солдатик был совсем
захудалый, выскребленный последней мобилизацией из захолустья, – все же барыня
какая-то, в съехавшей набок шляпке с перьями, полезла его целовать, потом его стащили
с Лобного места, подняли на руки и с криками понесли.
На Тверской в это время против дома генерал-губернатора молодец из толпы взобрался
на памятник Скобелеву и привязал ему к сабле красный лоскут. Кричали «ура».
Несколько загадочных личностей пробрались с переулка в охранное отделение, и было
слышно, как там летели стекла, потом повалил дым. Кричали «ура». На Тверском
бульваре, у памятника Пушкину, известная писательница, заливаясь слезами, говорила о
заре новой жизни и потом, при помощи какого-то гимназиста, воткнула в руку задумчиво
стоящему Пушкину красный флажок. В толпе кричали «ура». Весь город был как пьяный
весь этот день. До поздней ночи никто не шел по домам, собирались кучками, говорили,