Page 116 - Рассказы
P. 116

выбритых щек Сергея Юрьевича.
                     – Спокойно,– сказал Спирька.
                     В следующее мгновение сильная короткая рука влекла Спирьку из горницы.
                     – Ну-ка, красавец, пойдем!..
                     Спирька ничего не мог сделать с рукой: ее как приварили к загривку, и крепост руки
               была какая-то нечеловеческая, точно шатуном толкали сзади.
                     Так  проволокли  Спирьку  через  комнату  стариков;  старики  во  все  глаза  смотрел  на
               квартиранта и на Спирьку.
                     – Кота пакостливого поймал, – пояснил квартирант.
                     Ужас,  что  творилось  в  душе  Спирьки!..  Стыд,  боль,  злоба  –  все  там  перемешалос:
               душило.
                     – Пидор, гад, – хрипел Спирька, – что ты делаешь?..
                     Вышли  на  крыльцо…  Шатун  сработал,  Спирька  полетел  вниз  с  высокого  крыльп  и
               растянулся на сырой соломенной подстилке, о которую вытирают ноги.
                     "Убью",– мелькнуло в Спирькиной голове.
                     Сергей Юрьевич спускался к нему…
                     – Вставай.
                     Спирька  вскочил  до  того,  как  ему  велели…  И  тотчас  опять  полетел  на  землю.  И  с
               ужасом и с брезгливостью понял: "Он же бьет меня!" И опять вскочил и хотел скользнуть
               под чудовищный шатун – к горлу физкультурника. Но второй шатун коротко двинул его в
               челюсть  снизу.  Спирьку  бросило  назад;  он  почувствовал  медь  во  рту.  Опять  бросился  на
               учителя…  Он  умел  драться,  но  ярость,  боль, позор,  сознания  своей  беспомощности  перед
               шатунами – это лишило его былой ловкости, спокойствия. Слепая ярость бросала и бросала
               его вперед, и шатуны работали. Кажется, он ни разу так и не достал учителя. От последнего
               удара он не встал. Учитель склонило над ним.
                     – Я тебя уработаю,– неразборчиво, слабо, серьезно сказал Спирька.
                     – Будем  считать,  что  это  урок  вежливости.  Лагерные  штучки  надо  бросать.  Учитель
               говорил не зло, тоже серьезно.
                     – Я убью тебя,– повторил Спирька, Во рту была какая-то болезненная мешанина, точно
               он изгрыз флакон с одеколоном – все там изрезал и обжег.Убью, знай.
                     – За что? – спокойно спросил учитель. – За что ты меня убьешь?.. Подлец.
                     Учитель ушел в дом, захлопнув за собой дверь, и задвинул железную щеколду
                     Спирька попробовал встать, не мог. Голова гудела, но думалось ясно. Он знал, как с
               крыши  прокудинского  дома  –  через  лаз  –  можно  спуститься  в  кладовку.  Кладовка  не
               запиралась:  шпагатная  веревочка  накидывалась  петелькой  на  гвоздик,  и  все,–  чтоб  дверь
               сама не открывалась. Дверь в избу стариков тоже никогда не запирается на ночь. В горнице
               запора и вовсе нет. Он потому так хорошо все знал в доме Прокудиных, что сын их, Мишка,
               был смолоду товарищ Спирьки и Спирька часто бывал и даже ночевал у них. Теперь Мишки
               не было, но все, конечно, осталось у стариков, как раньше.
                     С трудом наконец Спирька поднялся, подержался за стену дома… Пошел к реке. Силы
               возвращались.
                     Он умыл разбитое лицо, оглядел со спичками костюм, рубашку… Не надо, чтобы мать
               увидела кровь и заподозрила неладное, когда он станет брать ружье. Ружье можно взять под
               любым предлогом: ехать с семенным зерном в глубинку, а утром посидеть там у озера.
                     Мать спала уже.
                     – Ты, Спирька? – спросила она сонным голосом с печки.
                     – Я. Спи. Мне ехать надо.
                     – Достань в печке-картошка жареная, в сенцах молоко… Поешь на дорогу-то.
                     – Ладно,  я  с  собой  возьму,–  Спирька,  не  зажигая  огня,  тихо  снял  со  стены  ружье,
               повозился для близира в сенях… Зашел в избу (ружье в сенях оставил). Стал на припечек,
               нашел впотьмах голову матери, погладил по жидким теплым волосам. Он, бывало, выпивши
               ласкал мать; она не встревожилась.
   111   112   113   114   115   116   117   118   119   120   121