Page 34 - Рассказы
P. 34

– Кто тут? – строго спросил дед.
                     Нечай долго не отвечал.
                     – Кто здесь, я спрашиваю?
                     – А чего тебе?
                     – Ты, Нечай?
                     – Но…
                     Мы подошли. Дедушка Нечай сидел, по-татарски скрестив ноги, смотрел снизу на нас –
               был очень недоволен.
                     – А ишо кто тут был?
                     – Иде?
                     – Тут… Я слышал, ты с кем-то разговаривал.
                     – Не твое дело.
                     – Я вот счас возьму палку хорошую и погоню домой, чтоб бежал и не оглядывался.
                     Старый человек, а с ума сходишь… Не стыдно?
                     – Я говорю с ей и никому не мешаю,
                     – С кем говоришь? Нету ее, не с кем говорить! Помер человек – в земле.
                     – Она разговаривает со мной, я слышу,– упрямился Нечай.– И нечего нам мешать.
                     Ходют тут, подслушивают…
                     – Ну-ка, пошли,–  Дед легко поднял Нечая с земли.–  Пойдем ко мне, у меня бутылка
               самогонки есть, счас выпьем – полегчает.
                     Дедушка Нечай не противился.
                     – Чижало, кум,– силов нету.
                     Он шел впереди, спотыкался и все вытирал рукавом слезы.
                     Я смотрел сзади на него, маленького, убитого горем, и тоже плакал – неслышно, чтоб
               дед подзатыльника не дал. Жалко было дедушку Нечая.
                     – А кому легко? – успокаивал дед.– Кому же легко родного человека в землю зарывать?
               Дак если бы все ложились с ими рядом от горя, што было бы? Мне уж теперь сколько раз
               надо бы ложиться? Терпи. Скрепись и терпи.
                     – Жалко.
                     – Конешно, жалко… кто говорит. Но вить ничем теперь не поможешь. Изведешься, и
               все. И сам ноги протянешь. Терпи.
                     – Вроде соображаю, а… запеклось вот здесь все – ничем не размочишь. Уж пробовал –
               пил: не берет.
                     – Возьмет. Петька-то чего не приехал? Ну, тем вроде далеко, а этот-то?..
                     – В командировку уехал. Ох, чижало, кум!.. Сроду не думал…
                     – Мы всегда так: живет человек – вроде так и надо. А помрет – жалко. Но с ума от горя
               сходить – это тоже… дурость.
                     Не было для меня в эту минуту ни ясной, тихой ночи, ни мыслей никаких, и радость
               непонятная, светлая умерла.
                     Горе маленького старика заслонило прекрасный мир. Только помню; все так же резко,
               горько пахло полынью.
                     Дед оставил Нечая у нас.
                     Они легли ни полу, накрылись тулупом.
                     – Я  тебе  одну  историю  расскажу,–  негромко  стал  рассказывать  мой  дед.Ты  вот  не
               воевал  – не знаешь,  как  там  было…  Там,  брат…  похуже  дела  были.  Вот  какая  история:  я
               санитаром служил, раненых в тыл отвозили. Едем раз. А студебеккер наш битком набитый.
               Стонают,  просют  потише…  А  шофер,  Миколай  Игринев,  годок  мне,  и  так  уж  старается
               поровней ехать, медлить шибко тоже нельзя: отступаем, Ну, подъезжаем к одному развилку,
               впереди  легковуха.  Офицер  машет:  стой,  мол.  А  у  нас  приказ  строго-настрого:  не
               останавливаться, хоть сам черт с рогами останавливай. Оно правильно: там сколько ишо их,
               сердешных,  лежат,  ждут.  Да  хоть  бы  наступали,  а  то отступаем.  Ну,  проехали,  Легковуха
               обгоняет нас, офицер поперек дороги – с наганом. Делать нечего, остановились. Оказалось,
   29   30   31   32   33   34   35   36   37   38   39