Page 64 - Рассказы

разных городах. Витьку мать выходила из последних сил, все распродала, но сына выходила
– крепкий вырос, ладный собой, добрый… Все бы хорошо, но пьяный – дурак дураком
становится. В отца пошел – тот, царство ему небесное, ни одной драки в деревне не
пропускал.
В милицию мать пришла, когда там как раз обсуждали вчерашнее происшествие на
автобусной станции. Милиционера Витька угостил здорово – тот действительно лежал в
больнице. Еще двое алкашей тоже лежали в больнице – тоже от Витькиной бляхи. Бляху с
интересом разглядывали,
– Придумал, сволочь!.. Догадайся: ремень и ремень. А у него тут целая гирька. Хорошо
еще – не ребром угодил…
И тут вошла мать Витьки… И, переступив порог, упала на колени, и завыла, и
запричитала:
– Да ангелы вы мои милые, да разумные ваши головушки!.. Да способитесь вы
какнибудь с вашей обидушкой – простите вы его, окаянного! Пьяный он был… Он тверезый
последнюю рубаху отдаст, сроду тверезый никого не обидел…
Заговорил старший, что сидел за столом и держал в руках Витькин ремень. Заговорил
обстоятельно, спокойно, попроще – чтоб мать все поняла.
– Ты подожди, мать. Ты встань, встань – здесь не церква. Иди, глянь… Мать поднялась,
чуть успокоенная доброжелательным тоном начальственного голоса.
– Вот гляди: ремень твоего сына… Он во флоте, что ли, служил?
– Во флоте, во флоте-на кораблях-то на этих…
– Теперь смотри: видишь? – Начальник перевернул бляху, взвесил на руке.Этим же
убить человека – дважды два. Попади он вчера кому-нибудь этой штукой ребром – конец.
Убийство. Да и плашмя троих уходил так, что теперь врачи борются за их жизни. А ты
говоришь: простить. Ведь он же трех человек в больницу уложил. А одного при исполнении
служебных обязанностей, Ты подумай сама: как же можно прощать за такие дела,
действительно?
Материнское сердце, оно – мудрое, но там, где замаячила беда родному дитю, мать не
способна воспринимать посторонний разум, и логика тут ни при чем.
– Да сыночки вы мои милые! – воскликнула мать и заплакала.– Да нечто не бывает по
пьяному делу?! Да всякое бывает-подрались… Сжальтесь вы над ним!..
Тяжело было смотреть на мать. Столько тоски и горя, столько отчаяния было в ее
голосе, что становилось не по себе, И хоть милиционеры – народ до жалости неохочий, даже
и они – кто отвернулся, кто стал закуривать…
– Один он у меня – при мне-то: и поилец мой, и кормилец. А еще вот жениться надумал
– как же тогда с девкой-то, если его посадют? Неужто ждать его станет? Не станет. А
девка-то добрая, из хорошей семьи-жалко…
– Он зачем в город-то приезжал? – спросил начальник.
– Сала продать, На базар – сальца продать. Деньжонки-то нужны, раз уж свадьбу-то
наметили, где их больше возьмешь?
– При нем никаких денег не было,
– Батюшки-святы! – испугалась мать.– А иде ж они?
– Это у него надо спросить.
– Да украли небось! Украли!.. Да милый ты сын, он оттого, видно, и в драку-то полез –
украли их у него!.. Жулики украли…
– Жулики украли, а при чем здесь наш сотрудник – за что он его-то?
– Да попал, видно, под горячую руку.
– Ну, если каждый раз так попадать под горячую руку, у нас скоро и милиции не
останется. Слишком уж они горячие, ваши сыновья! – Начальник набрался твердости,– Не
будет за это прощения, получит свое – по закону,
– Да ангелы вы мои, люди добрые,– опять взмолилась мать,– пожалейте вы хоть меня,
старуху, я только теперь маленько и свет-то увидела… Он работящий парень-то, а женился