Page 66 - Рассказы

понятно, но есть соображения высшего порядка, там мы бессильны… Судить будут. Сколько
дадут, не знаю, это решает суд.
Мать поняла, что и этот невзлюбил ее сына. "За своего обиделись".
– Батюшка, а выше-то тебя есть кто?
– Как это? – не сразу понял прокурор.
– Ты самый главный али повыше тебя есть?
Прокурор, хоть ему потом и неловко стало, невольно рассмеялся:
– Есть, мать, есть. Много!
– Где же они?
– Ну, где?.. Есть краевые организации… Ты что, ехать туда хочешь? Не советую.
– Мне подсказали добрые люди: лучше теперь вызволять, пока не сужденый, потом
тяжельше будет…
– Скажи этим добрым людям, что они… не добрые. Это они со стороны добрые…
добренькие. Кто это посоветовал?
– Да посоветовали…
– Ну, поезжай. Проездишь деньги, и все. Результат будет тот же. Я тебе совершенно
официально говорю: будут судить. Нельзя не судить, не имеем права. И никто этот суд не
отменит,
У матери больно сжалось сердце… Но она обиделась на прокурора, а поэтому вида не
показала, что едва держится, чтоб не грохнуться здесь и не завыть в голос. Ноги ее
подкашивались.
– Разреши мне хоть свиданку с ним…
– Это можно,– сразу согласился прокурор. – У него что, деньги большие были, говорят?
– Были…
Прокурор написал что-то на листке бумаги, подал матери:
– Иди в милицию.
Дорогу в милицию мать нашла одна, без длинного – его уже не было. Спрашивала
людей. Ей показывали. В глазах матери все туманилось и плыло… Она молча плакала,
вытирала слезы концом платка, но шла привычно скоро, иногда только спотыкалась о
торчащие доски тротуара… Но шла и шла, торопилась. Ей теперь, она понимала, надо
поспешать, надо успеть, пока они его не засудили. А то потом вызволять будет трудно. Она
верила этому. Она всю жизнь свою только и делала, что справлялась с горем, и все вот так –
на ходу, скоро, вытирая слезы концом платка. Неистребимо жила в ней вера в добрых людей,
которые помогут. Эти – ладно – эти за своего обиделись, а те – подальше которые – те
помогут. Неужели же не помогут? Она все им расскажет – помогут. Странно, мать ни разу не
подумала о сыне, что он совершил преступление, она знала одно: с сыном случилась
большая беда. И кто же будет вызволять его из беды, если не мать? Кто? Господи, да она
пешком пойдет в эти краевые организации, она будет день и ночь идти и идти… Найдет она
этих добрых людей.
– Ну? – спросил ее начальник милиции.
– Велел в краевые организации ехать,– слукавила мать, – А вот – на свиданку.– Она
подала бумажку.
Начальник был несколько удивлен, хоть тоже старался не показать этого. Прочитал
записку… Мать заметила, что он несколько удивлен. И подумала: "А-а". Ей стало маленько
полегче.
– Проводи, Мельников.
Мать думала, что идти надо будет далеко, долго, что будут открываться железные
двери – сына она увидит за решеткой, и будет с ним разговаривать снизу, поднимаясь на
цыпочки… А сын ее сидел тут же, внизу, в подвале. Там, в коридоре, стриженые мужики
играли в домино… Уставились на мать и на милиционера. Витьки среди них не было.
– Что, мать,– спросил один мордастый,– тоже пятнадцать суток схлопотала?
Засмеялись.