Page 67 - Рассказы

Милиционер подвел мать к камере, которых по коридору было три или четыре, открыл
дверь…
Витька был один, а камера большая и нары широкие. Он лежал на нарах… Когда вошел
милиционер, он не поднялся, но, увидев за ним мать, вскочил.
– Десять минут на разговоры,– предупредил длинный, И вышел.
Мать присела на нары, поспешно вытерла слезы платком,
– Гляди-ка – под землей, а сухо, тепло,– сказала она.
Витька молчал, сцепив на коленях руки. Смотрел на дверь. Он осунулся за ночь, оброс
– сразу как-то, как нарочно. На него больно было смотреть. Его мелко трясло, он напрягался,
чтоб мать не заметила хоть этой тряски,
– Деньги-то, видно, украли? – спросила мать.
– Украли.
– Ну и бог бы уж с имя, с деньгами, зачем было драку из-за них затевать? Не они нас
наживают – мы их.
Никому бы ни при каких обстоятельствах не рассказал Витька, как его обокрали,–
стыдно. Две шлюхи… Мучительно стыдно! И еще – жалко мать. Он знал, что она придет к
нему, пробьется через все законы, – ждал этого и страшился.
У матери в эту минуту было на душе другое: она вдруг совсем перестала понимать, что
есть на свете милиция, прокурор, суд, тюрьма… Рядом сидел ее ребенок, виноватый,
беспомощный… И кто же может сейчас отнять его у нее, когда она – только она, никто
больше – нужна ему?
– Не знаешь, сильно я его?..
– Да нет, плашмя попало… Но лежит, не поднимается.
– Экспертизу, конечно, сделали… Бюллетень возьмет…– Витька посмотрел на мать.–
Лет семь заделают.
– Батюшки-святы!..– Сердце у матери упало.– Что же уж так много-то?
– Семь лет!..– Витька вскочил с нар, заходил по камере.– Все прахом! Все, вся жизнь
кувырком!
Мать мудрым сердцем своим поняла, какое отчаяние гнетет душу ее ребенка…
– Тебя как вроде уж осудили! – сказала она с укором,– Сразу уж – жизнь кувырком.
– А чего тут ждать? Все известно…
– Гляди-ка, все уж известно! Ты бы хоть сперва спросил: где я была, чего достигла?..
– Где была? – Витька остановился.
– У прокурора была…
– Ну? И он что?
– Да вот и спроси сперва: чего он? А то сразу – кувырком! Какие-то слабые вы… Ишо
ничем ничего, а уж… мысли бог знает какие.
– А чего прокурор-то?
– А то… Пусть, говорит, пока не переживает, пусть всякие мысли выкинет из головы…
Мы, дескать, сами тут сделать ничего не можем, потому что не имеем права, а ты, мол, не
теряй время, а садись и езжай в краевые организации. Нам, мол, оттуда прикажут, мы
волей-неволей его отпустим, Тада, говорит, нам и перед своими совестно не будет: хотели,
мол, осудить, но не могли. Они уж все обдумали тут. Мне, говорит, самому его жалко… Но
мы, говорит, люди маленькие. Езжай, мол, в краевые организации, там все обскажи
подробно… У тебя сколь денег-то было?
– Полторы сотни.
– Батюшки-святы! Нагрели руки…
В дверь заглянул длинный милиционер:
– Кончайте.
– Счас, счас,– заторопилась мать.– Мы уж все обговорили… Счас я, значит, доеду до
дому, Мишка Бычков напишет на тебя карахтеристику… Хорошую, говорит, напишу.
– Там… это… у меня в чемодане грамоты всякие лежат со службы… возьми на всякий