Page 65 - Рассказы

бы, он бы совсем справный мужик был. Я бы хоть внучаток понянчила…
– Дело даже не в нас, мать, ты пойми. Есть же прокурор! Ну, выпустили мы его, а с нас
спросят: на каком основании? Мы не имеем права. Права даже такого не имеем. Я же не буду
вместо него садиться,
– А может, как-нибудь задобрить того милиционера? У меня холст есть, я нынче холста
наткала-пропасть! Все им готовила…
– Да не будет он у тебя ничего брать, не будет! – уже кричал начальник,Не ставь ты
людей в смешное положение, действительно. Это же не кум с кумом поцапались!
– Куда же мне теперь идти-то, сыночки? Повыше-то вас есть кто или уж нету?
– Пусть к прокурору сходит,– посоветовал один из присутствующих.
– Мельников, проводи ее до прокурора,– сказал начальник. И опять повернулся к
матери, и опять стал с ней говорить, как с глухой или совсем уж бестолковой: – Сходи к
прокурору – он повыше нас! И дело уже у него, И пусть он тебе там объяснит: можем мы
чего сделать или нет? Никто же тебя не обманывает, пойми ты! Мать пошла с милиционером
к прокурору.
Дорогой пыталась заговорить с милиционером Мельниковым.
– Сыночек, что, шибко он его зашиб-то?
Милиционер Мельников задумчиво молчал.
– Сколько же ему дадут, если судить-то станут?
Милиционер шагал широко. Молчал.
Мать семенила рядом и все хотела разговорить длинного, заглядывала ему в лицо.
– Ты уж разъясни мне, сынок, не молчи уж… Мать-то и у тебя небось есть, жалко ведь
вас, так жалко, что вот говорю – а кажное слово в сердце отдает. Много ли дадут-то?
Милиционер Мельников ответил туманно:
– Вот когда украшают могилы: оградки ставят, столбики, венки кладут… Это что –
мертвым надо? Это живым надо. Мертвым уже все равно.
Мать охватил такой ужас, что она остановилась,
– Ты к чему же это?
– Пошли. Я к тому, что будут, конечно, судить. Могли бы, конечно, простить – пьяный,
деньги украли: обидели человека. Но судить все равно будут – чтоб другие знали. Важно на
этом примере других научить…
– Да сам же говоришь – пьяный был!
– Это теперь не в счет. Его насильно никто не поил, сам напился. А другим это будет
поучительно. Ему все равно теперь – сидеть, а другие задумаются. Иначе вас никогда не
перевоспитаешь,
Мать поняла, что этот длинный враждебно настроен к ее сыну, и замолчала. Прокурор
матери с первого взгляда понравился – внимательный. Внимательно выслушал мать, хоть
она говорила длинно и путано – что сын ее, Витька, хороший, добрый, что он трезвый мухи
не обидит, что как же ей теперь одной-то оставаться? Что девка, невеста, не дождется
Витьку, что такую девку подберут с руками-ногами – хорошая девка… Прокурор все
внимательно выслушал, поиграл пальцами на столе… заговорил издалека, тоже как-то
мудрено:
– Вот ты-крестьянка, вас, наверно, много в семье росло?..
– Шестнадцать, батюшка. Четырнадцать выжило, двое маленькие ишо померли. Павел
помер, а за ним другого мальчика тоже Павлом назвали…
– Ну вот – шестнадцать. В миниатюре – целое общество. Во главе – отец. Так?
– Так, батюшка, так. Отца слушались…
– Вот! – Прокурор поймал мать на слове.– Слушались! А почему? Нашкодил один –
отец его ремнем. А брат или сестра смотрят, как отец учит шкодника, и думают: шкодить им
или нет? Так в большом семействе поддерживался порядок. Только так. Прости отец одному,
прости другому – что в семье? Развал, Я понимаю тебя, тебе жалко… Если хочешь, и мне
жалко – там не курорт, и поедет он, судя по всему, не на один сезон. По-человечески все