Page 72 - Рассказы

– Ну, Венька!..
– Счас я еще Соню твою подожду… Счас она у меня будет пятый угол искать. В
каракуле. Вы думали, я вам ишак бессловесный? Сколько я вам в дом получек перетаскал, а
хоть один костюмишко маломальский купили мне?
– Ты же пришел на все готовенькое.
– А если б я голый совсем пришел, я бы так и ходил голый? Неужели же я себе хоть на
рубаху не заработал? Ты людей раскулачивала… Ты же сама первая кулачка! У тебя от
добра сундуки ломаются.
– Не тобой нажито!
– А – тобой? Для кого мужик воровал-то? А когда он не нужен стал, ты его посадила.
Вот теперь посиди сама. Будешь сидеть трое суток. Возьму ружье и никого не подпущу.
Считай, что я тебя посадил в карцер. За плохое поведение.
– Ну, Венька!
– Вот так. И не ори, а то хуже будет.
– Над старухой так изгаляться!..
– Ты всю жизнь над людьми изгалялась – и молодая и старая.
Веня еще подождал Соню, не дождался, не утерпел – пошел искать ее по селу.
– Сиди у меня тихо! – велел теще.
В тот день Веня, к счастью, не нашел жену. Тещу выпустили из "карцера" соседи. Суд
был бурный. Он проходил в клубе – показательный.
Теща плакала на суде, опять говорила, что она создавала первые колхозы,
рассказывала, какие она претерпела переживания, сидя в "карцере",ей очень хотелось
посадить Веню. Но сельчане протестовали. И старые и молодые говорили, что знают Веню с
малых лет, что рос он сиротой, всегда был послушный, никого никогда пальцем не трогал…
Наказать, конечно, надо, но-не в тюрьму же! Хорошо, проникновенно сказал Михайло
Кузнецов, старый солдат, степенный уважаемый человек, тоже давно пенсионер.
– Граждане судьи! – сказал он.– Я знал отца Венькиного – он пал смертью храбрых на
поле брани. Мать Венькина надсадилась в колхозе – померла. Сам Венька с десяти лет пошел
работать… А гражданка Киселева… она вот счас плачет: знамо, сидеть на старости лет в
туалете – это никому не поглянется,– но все же она в своей жизни трудностей не знала. Да и
теперь не знаешь – у тебя пенсия-то поболе моей, а я весь израненный, на трех войнах
отломал…
– Я из бедняцкой семьи! – как-то даже с визгом воскликнула Лизавета Васильевна. – Я
первые колхозы…
– И я тоже из бедняцкой,– возразил Михайло.– Ты первая организовала колхоз, а я
первый пошел в него. Какая твоя особая заслуга перед обчеством? В войну ты была
председателем сельпо – не голодала, это мы тоже знаем. А парень сам себя содержал, своим
трудом… это надо ценить. Нельзя так. Посадить легко, каково сидеть!
– У него одних благодарностей штук десять! Его каждый праздник отмечают как
передового труженика! – выкрикнули из зала.
Но тут встал из-за стола представительный мужчина, полный, в светлом костюме.
Понимающе посмотрел в зал. Да как пошел, как пошел причесывать! Говорил, что
преступление всегда – а в данном случае и полезней – лучше наказать малое, чем ждать
большого. Приводил примеры, когда вот такие вот, на вид безобидные, пареньки пускали в
ход ножи…
– Где уверенность, я вас спрашиваю, что он, обозленный теперь, завтра снова не
напьется и не возьмет в руки топор? Или ружье? В доме – две женщины. Представьте себе…
– Он не пьет!
– Это что он, после газировки взял молоток и заколотил тещу в уборной? Пожилую,
заслуженную женщину! И за что? За то, что жена купила себе шубу, а ему, видите ли, не
купили кожаное пальто!
Под Веной закачался стул. И многие в зале решили: сидеть Веньке в тюряге.