Page 207 - Тихий Дон

«Вот они, на чью радость нас выгнали из родных куреней и кинули на смерть. Ах,
гадюки! Проклятые! Дурноеды! Вот они, самые едучие вши на нашей хребтине!.. Не за эту
ли… топтали мы конями чужие хлеба и убивали чужих людей? А полз я по жнивью и
кричал? А страх? Оторвали от семьи, морили в казарме…» — клубился в голове его
кипящий ком мыслей. Псиная злоба поводила его губы. «Сытые какие все, аж блестят. Туда
б вас, трижды проклятых! На коней, под винтовку, вшами вас засыпать, гнилым хлебом,
мясом червивым кормить!..»
Григорий низал глазами лощеных офицеров свиты и останавливал мерклый взгляд на
сумчатых щеках члена императорской фамилии.
— Донской казак, георгиевский кавалер, — изгибаясь, указал на него заведующий, и
таким тоном было это сказано, словно он сам заслужил этот крест.
— Какой станицы? — спросила особа, держа наготове иконку.
— Вешенской, наше императорское высочество.
— За что имеешь крест?
В светлых пустых глазах особы тлела скука, пресыщенность. Рыжеватая левая бровь
заученно приподнималась — это делало лицо особы более выразительным. Григорий на
мгновение ощутил холодок и покалывание в груди; такое чувство являлось в первый момент
атаки. Губы его неудержимо кривились, прыгали.
— Я бы… Мне бы по надобности сходить… по надобности, ваше императорское… по
малой нужде… — Григорий качнулся, словно переломленный, указывая широким жестом
под кровать.
Левая бровь особы стала дыбом, рука с иконкой застыла на полпути. Особа,
недоуменно свесив брюзглую губу, повернулась к сопутствовавшему ей седому генералу с
фразой на английском языке. Еле заметное замешательство тронуло свиту: высокий офицер с
аксельбантами рукой, затянутой в белоснежную перчатку, коснулся глаз; второй потупил
голову, третий с вопросом глянул в лицо четвертому… Седой генерал, почтительно
улыбаясь, на английском языке что-то доложил их императорскому высочеству, и особа
соизволила милостиво сунуть в руки Григорию иконку и даже одарить его высшей
милостью: коснуться рукой его плеча.
После отъезда высоких гостей Григорий упал на койку. Зарывшись головой в подушку,
вздрагивая плечами, лежал несколько минут; нельзя было понять — плакал он или смеялся,
но встал с сухими, проясневшими глазами. Его сейчас же вызвал в кабинет заведующий
госпиталем.
— Ты, каналья!.. — начал он, комкая в пальцах бороду цвета линялой заячьей шкурки.
— Я тебе не каналья, гад! — не владея нижней отвисшей челюстью, шагая к доктору,
сказал Григорий. — На фронте вас нету! — И, осилив себя, уже сдержанней: — Отправьте
меня домой!
Доктор, пятясь от него, зашел за письменный стол, сказал мягче:
— Отправим. Убирайся к черту!
Григорий вышел, дрожа улыбкой, со взбешенными глазами.
За его чудовищную, непростительную выходку в присутствии высокой особы
администрация госпиталя лишила его питания на трое суток. Кормили его товарищи по
палате и сердобольный, страдавший от грыжи повар.

XXIV

В ночь на 4 ноября Григорий Мелехов пришел в Нижне-Яблоновский, первый от
станции казачий хутор Вешенского юрта. До имения Ягодного оставалось несколько
десятков верст. Григорий, будоража собак, шагал мимо редких дворов; за приречными
вербами молодые ребячьи голоса вели песню:

А из-за леса блестят копия мечей.