Page 284 - Тихий Дон

перебираясь из вагона в вагон, говорили с казаками, а к вечеру, на каком-то полустанке,
когда поезд замедлил ход, в вагон, где был Иван Алексеевич, вскочил урядник третьего
взвода Пшеничников.
— На первой же станции сотня сгружается! — взволнованно крикнул он, обращаясь к
Ивану Алексеевичу. — Какой ты председатель комитета, ежели не знаешь, что казаки хотят?
Будет из нас дурачка валять! Не поедем дальше!.. Офицерья на нас удавку вешают, а ты ни в
дудочку, ни в сопелочку. Для этого мы тебя выбирали? Ну, чего скалишься-то?
— Давно бы так, — улыбаясь, проговорил Иван Алексеевич.
На остановке он первый выскочил из вагона. В сопровождении Турилина прошел к
начальнику станций.
— Поезд наш дальше не отправляй. Сгружаться тут зачнем.
— Как это так? — растерянно спросил начальник станции. — У меня распоряжение…
путевка…
— Замкнись! — сурово перебил его Турилин.
Они разыскали станционный комитет, председателю, плотному рыжеватому
телеграфисту, объяснили, в чем дело, и через несколько минут машинист охотно повел
состав в тупик.
Спешно подмостив сходни, казаки начали выводить из вагонов лошадей. Иван
Алексеевич стоял у паровоза, расставив длинные ноги, вытирая пот с улыбающегося
смуглого лица. К нему подбежал бледный командир сотни:
— Что ты делаешь?.. Ты знаешь, что…
— Знаю! — оборвал его Иван Алексеевич. — А ты, господин есаул, не шуми. — И,
бледнея, двигая ноздрями, четко сказал: — Отшумелся, парень! Теперь мы на тебя с
прибором кладем. Так-то!
— Верховный Корнилов… — побагровев, заикнулся было есаул, но Иван Алексеевич,
глядя на свои растоптанные сапоги, глубоко ушедшие в рыхлый песок, облегченно махнув
рукой, посоветовал:
— Повесь его на шею замест креста, а нам он без надобности.
Есаул повернулся на каблуках, побежал к своему вагону.
Час спустя сотня без единого офицера, но в полном боевом порядке выступила со
станции, направляясь на юго-запад. В головном взводе рядом с пулеметчиками ехали
принявший командование сотней Иван Алексеевич и помощник его, низенький Турилин.
С трудом ориентируясь по отобранной у бывшего командира карте, сотня дошла до
деревни Горелое, стала на ночевку. Общим советом было решено идти на фронт, в случае
попыток задержания — сражаться.
Стреножив лошадей и выставив сторожевое охранение, казаки улеглись позоревать.
Огней не разводили. Чувствовалось, что у большинства настроение подавленное, улеглись
без обычных разговоров и шуток, скрытно тая друг от друга мысли.
«Что, ежели одумаются и пойдут с повинной?» — не без тревоги подумал Иван
Алексеевич, умащиваясь под шинелью.
Словно подслушав его мысль, подошел Турилин:
— Спишь, Иван?
— Пока нет.
Турилин присел у него в ногах, посвечивая огоньком цигарки, сказал шепотом:
— Казаки-то мутятся… Нашкодили, а зараз побаиваются. Заварили мы кашку… не
густо, ты как думаешь?
— Там видно будет, — спокойно ответил Иван Алексеевич. — Ты-то не боишься?
Турилин, почесывая под фуражкой затылок, криво усмехнулся:
— По правде сказать, робею… Начинали — не робел, а зараз оторопь берет.
— Жидок оказался на расплату.
— Да ить что, Иван, его сила.
Они долго молчали. В деревне гасли огни. Откуда-то из безбрежных заливов