Page 279 - Тихий Дон

— Я был уверен в этом. Благодарю. Вы видите, когда нужно действовать решительно и
твердо, правительство ограничивается полумерами и звонкими фразами — что-де «железом
и кровью подавим попытки тех, кто, как в июльские дни, посягнет на народную власть». Нет,
мы привыкли сначала делать, а потом говорить. Они поступают наоборот. Что же… будет
время — пожнут плоды своей политики полумер. Но я не желаю участвовать в этой
бесчестной игре! Я был и остаюсь сторонником открытого боя, блудословие не в моем
характере.
Маленький генерал, остановившись против собеседника, покрутил металлическую
пуговицу на его темно-защитном френче, сказал, слегка заикаясь от волнения:
— Сняли намордник, а теперь сами трусят своей революционной демократии, просят
двинуть с фронта к столице надежные воинские части и в то же время, в угоду этой
демократии, боятся предпринимать что-либо реальное. Шаг вперед, шаг назад… Только при
полной консолидации наших сил, сильнейшим моральным прессом мы сможем выжать из
правительства уступку, а нет — тогда посмотрим! Я не задумываюсь обнажить фронт —
пусть их вразумляют немцы!
— Мы говорили с Дутовым. Казачество окажет вам, Лавр Георгиевич, всемерную
поддержку. Нам остается согласовать вопрос о совместных действиях в дальнейшем.
— После заседания я жду вас и остальных у себя. Настроение на Дону у вас?
Плотный генерал, прижимая к груди четырехугольный выбритый до глянца
подбородок, угрюмым, исподлобным взглядом глядел перед собой. Под его широкими усами
дрогнули углы губ, когда он отвечал:
— Нет у меня прежней веры в казака… И сейчас вообще трудно судить о настроениях.
Необходим компромисс: казачеству надо кое-чем поступиться для того, чтобы удержать за
собой иногородних. Некоторые мероприятия в этом направлении мы предпринимаем, но за
успех поручиться нельзя. Боюсь, что на стыке интересов казачества и иногородних и может
произойти разрыв… Земля… вокруг этой оси вертятся сейчас мысли и тех и других.
— Вам надо иметь под рукой надежные казачьи части, чтобы обеспечить себя от
всяких случайностей изнутри. По возвращении в Ставку я поговорю с Лукомским, и мы,
наверное, изыщем возможность отправить с фронта на Дон несколько полков.
— Буду вам очень признателен.
— Итак, сегодня мы согласуем вопрос о наших совместных действиях в будущем. Я
горячо верю в благополучное завершение задуманного, но счастье вероломно, генерал…
Если оно, вопреки всему, станет ко мне спиной, — могу я рассчитывать, что на Дону у вас я
найду приют?
— Не только приют, но и защиту. Казаки ведь исстари славятся гостеприимством и
хлебосольством. — В первый раз за все время разговора улыбнулся Каледин, смягчив
хмурую усталь исподлобного взгляда.
Час спустя Каледин, донской атаман, выступал перед затихшей аудиторией с
«Декларацией двенадцати казачьих войск».
По Дону, по Кубани, по Тереку, по Уралу, по Уссури, по казачьим землям от грани до
грани, от станичного юрта до другого черной паутиной раскинулись с того дня нити
большого заговора.

XV

В версте от развалин местечка, стертого орудийным огнем июньских боев, возле леса
причудливо вилюжились зигзаги окопов. Участок у самой опушки занимала казачья особая
сотня.
Позади, за зеленой непролазью ольшаника и березового молодняка, ржавело торфяное
болото, когда-то, еще до войны, тронутое разработками; весело, красной ягодой, цвел
шиповник. Правее, за выпятившимся лесным мысом, тянулось разбитое снарядами шоссе,
напоминая о неисхоженных еще путях, а у опушки рос чахлый, ощелканный пулями