Page 3 - Тихий Дон

наискось, развалил его до пояса. Казаки, выламывавшие из плетня колья, сыпанули через
гумно в степь.
Через полчаса осмелевшая толпа подступила ко двору. Двое разведчиков, пожимаясь,
вошли в сенцы. На пороге кухни, подплывшая кровью, неловко запрокинув голову, лежала
Прокофьева жена; в прорези мученически оскаленных зубов ее ворочался искусанный язык.
Прокофий, с трясущейся головой и остановившимся взглядом, кутал в овчинную шубу
попискивающий комочек — преждевременно родившегося ребенка.
Жена Прокофия умерла вечером этого же дня. Недоношенного ребенка, сжалившись,
взяла бабка, Прокофьева мать.
Его обложили пареными отрубями, поили кобыльим молоком и через месяц,
убедившись в том, что смуглый турковатый мальчонок выживет, понесли в церковь,
окрестили. Назвали по деду Пантелеем. Прокофий вернулся с каторги через двенадцать лет.
Подстриженная рыжая с проседью борода и обычная русская одежда делала его чужим,
непохожим на казака. Он взял сына и стал на хозяйство.
Пантелей рос исчерна-смуглым, бедовым. Схож был на мать лицом и подбористой
фигурой.
Женил его Прокофий на казачке — дочери соседа.
С тех пор и пошла турецкая кровь скрещиваться с казачьей. Отсюда и повелись в
хуторе горбоносые, диковато-красивые казаки Мелеховы, а по-уличному — Турки.
Похоронив отца, въелся Пантелей в хозяйство: заново покрыл дом, прирезал к усадьбе
с полдесятины гулевой земли, выстроил новые сараи и амбар под жестью. Кровельщик по
хозяйскому заказу вырезал из обрезков пару жестяных петухов, укрепил их на крыше
амбара. Веселили они мелеховский баз беспечным своим видом, придавая и ему вид
самодовольный и зажиточный.
Под уклон сползавших годков закряжистел Пантелей Прокофьевич: раздался в ширину,
чуть ссутулился, но все же выглядел стариком складным. Был сух в кости, хром (в молодости
на императорском смотру на скачках сломал левую ногу), носил в левом ухе серебряную
полумесяцем серьгу, до старости не слиняли на нем вороной масти борода и волосы, в гневе
доходил до беспамятства и, как видно, этим раньше времени состарил свою когда-то
красивую, а теперь сплошь опутанную паутиной морщин, дородную жену.
Старший, уже женатый сын его, Петро, напоминал мать: небольшой, курносый, в
буйной повители пшеничного цвета волос, кареглазый; а младший, Григорий, в отца попер:
на полголовы выше Петра, хоть на шесть лет моложе, такой же, как у бати, вислый
коршунячий нос, в чуть косых прорезях подсиненные миндалины горячих глаз, острые
плиты скул обтянуты коричневой румянеющей кожей. Так же сутулился Григорий, как и
отец, даже в улыбке было у обоих общее, звероватое.
Дуняшка — отцова слабость — длиннорукий, большеглазый подросток, да Петрова
жена Дарья с малым дитем — вот и вся мелеховская семья.

II

Редкие в пепельном рассветном небе зыбились звезды. Из-под туч тянул ветер. Над
Доном на дыбах ходил туман и, пластаясь по откосу меловой горы, сползал в яры серой
безголовой гадюкой. Левобережное Обдонье, пески, ендовы 1 , камышистая
непролазь, лес в росе — полыхали исступленным холодным заревом. За чертой, не всходя,
томилось солнце.
В мелеховском курене первый оторвался ото сна Пантелей Прокофьевич. Застегивая на
ходу ворот расшитой крестиками рубахи, вышел на крыльцо. Затравевший двор выложен
росным серебром. Выпустил на проулок скотину. Дарья в исподнице пробежала доить коров.

1 ендова — котловина, опушенная лесом