Page 7 - Тихий Дон
P. 7

Алексей, щурясь, замахал обрубком руки:
                     — Чудак, ах, чудак!.. Ох-хо-ха, жену… А приплод возьмешь?
                     — Себе на завод оставь, а то Шамили переведутся, — зубоскалил Григорий.
                                                                                                   2
                     На  площади  у  церковной ограды  кучился  народ.  В  толпе  ктитор             ,  поднимая
               над головой гуся, выкрикивал: «Полтинник! От-да-ли. Кто больше?»
                     Гусь вертел шеей, презрительно жмурил бирюзинку глаза.
                     В кругу рядом махал руками седенький, с крестами и медалями, завесившими грудь,
               старичок.
                     — Наш  дед  Гришака  про  турецкую  войну  брешет. —  Митька  указал  глазами. —
               Пойдем послухаем?
                     — Покель будем слухать — сазан провоняется, распухнет.
                     — Распухнет — весом прибавит, нам выгода.
                     На площади, за пожарным сараем, где рассыхаются пожарные бочки с обломанными
               оглоблями, зеленеет крыша моховского дома. Шагая мимо сарая, Григорий сплюнул и зажал
               нос. Из-за бочки, застегивая шаровары — пряжка в зубах, — вылезал старик.
                     — Приспичило? — съязвил Митька.
                     Старик управился с последней пуговицей и вынул изо рта пряжку.
                     — А тебе что?
                     — Носом навтыкать бы надо! Бородой! Бородой! Чтоб старуха за неделю не отбанила.
                     — Я тебе, стерва, навтыкаю! — обиделся старик.
                     Митька стал, щуря кошачьи глаза, как от солнца.
                     — Ишь ты, благородный какой. Сгинь, сукин сын! Что присучился? А то и ремнем!
                     Посмеиваясь,  Григорий  подошел  к  крыльцу  моховского  дома.  Перила  —  в  густой
               резьбе дикого винограда. На крыльце пятнистая ленивая тень.
                     — Во, Митрий, живут люди…
                     — Ручка и то золоченая. — Митька приоткрыл дверь на террасу и фыркнул: — Деда бы
               энтого направить сюда…
                     — Кто там? — окликнули их с террасы.
                     Робея, Григорий пошел первый. Крашеные половицы мел сазаний хвост.
                     — Вам кого?
                     В плетеной качалке — девушка. В руке блюдце с клубникой. Григорий молча глядел на
               розовое  сердечко  полных  губ,  сжимавших  ягодку.  Склонив  голову,  девушка  оглядывала
               пришедших.
                     На помощь Григорию выступил Митька. Он кашлянул.
                     — Рыбки не купите?
                     — Рыбы? Я сейчас скажу.
                     Она  качнула  кресло,  вставая, —  зашлепала  вышитыми,  надетыми  на  босые  ноги
               туфлями. Солнце просвечивало белое платье, и Митька видел смутные очертания полных ног
               и  широкое  волнующееся  кружево  нижней  юбки.  Он  дивился  атласной  белизне оголенных
               икр, лишь на круглых пятках кожа молочно желтела.
                     Митька толкнул Григория:
                     — Гля, Гришка, ну и юбка… Как скло, насквозь все видать.
                     Девушка вышла из коридорных дверей, мягко присела на кресло.
                     — Пройдите на кухню.
                     Ступая на носках, Григорий пошел в дом. Митька, отставив ногу, жмурился на белую
               нитку  пробора,  разделявшую  волосы  на  ее  голове  на  два  золотистых  полукруга.  Девушка
               оглядела его озорными, неспокойными глазами.
                     — Вы здешний?
                     — Тутошний.


                 2   церковный староста
   2   3   4   5   6   7   8   9   10   11   12