Page 544 - Тихий Дон

казаку. Тот расцвел в улыбке, обнажая под влажными усами желтоватые зубы, смущенно
помялся:
— Что вы, товарищ, спаси Христос! Не стоит денег.
— Бери — твоих лошадей труд. А за власть ты не сомневайся. Помни: мы боремся за
власть рабочих и крестьян. И на восстание вас толкнули наши враги — кулаки, атаманы,
офицеры. Они — основная причина восстания. А если кто-либо из наших несправедливо
обидел трудового казака, сочувствующего нам, помогающего революции, то на обидчика
можно было найти управу.
— Знаешь, товарищ, побаску: до бога высоко, а до царя далеко… И до вашего царя все
одно далеко… С сильным не борись, а с богатым не судись, а вы и сильные и богатые. — И
лукаво оскалился: — Ишь вон ты, сорок целковых отвалил, а ей, поездке, красная цена
пятерик. Ну, спаси Христос!
— Это он тебе за разговор накинул, — улыбался Мишка Кошевой, прыгнув с кошевок
и подсмыкивая шаровары, — да за приятную бороду. Ты знаешь, кого вез, пенек
восьмиугольный? Красного генерала.
— Хо?
— Вот тебе и «хо»! Вы тоже народец!.. Мало дай — собакам на хвосты навяжешь:
«Вот, вез товарищей, дали один пятерик, такие-сякие!» Обижаться будешь всю зиму. А
много дал — тоже у тебя горит: «Ишь богачи какие! Сорок целковых отвалил. Деньги у него
несчитанные…» Я б тебе ни шиша не дал! Обижайся, как хошь. Все равно ить не угодишь.
Ну пойдемте… Прощай, борода!
Даже хмурый Иван Алексеевич улыбнулся под конец Мишкиной горячей речи.
Из двора штаба на сибирской лохматой лошаденке выскочил красноармеец конной
разведки.
— Откуда подвода? — крикнул он, на коротком поводу поворачивая лошадь.
— Тебе что? — спросил Штокман.
— Патроны везти на Крутовский. Заезжай!
— Нет, товарищ, эту подводу мы отпустим.
— А вы кто такой?
Красноармеец, молодой красивый парнишка, подъехал в упор.
— Мы из Заамурского. Подводу не держи.
— А… Ну хорошо, пусть едет. Езжай, старик.

XL

На поверку оказалось, что никакой дружины в Усть-Хоперской не организуется. Была
организована одна, но не в Усть-Хоперской, а в Букановской. Дружину организовал тот
самый комиссар Малкин, посланный штабом 9-й красной армии в низовые станицы Хопра, о
котором дорогой рассказывал казак-старовер. Еланские, букановские, слащевские и
кумылженские коммунисты и советские работники, пополненные красноармейцами,
составляли довольно внушительную боевую единицу, насчитывавшую двести штыков при
нескольких десятках сабель приданной им конной разведки. Дружина временно находилась в
Букановской, вместе с ротой Московского полка сдерживая повстанцев, пытавшихся
наступать с верховьев речки Еланки и Зимовной.
Поговорив с начальником штаба, бывшим кадровым офицером, хмурым и издерганным
человеком, и с политкомом — московским рабочим с завода Михельсона, Штокман решил
остаться в Усть-Хоперской, влившись во 2-й батальон полка. В чистенькой комнатушке,
заваленной мотками обмоток, катушками телефонной проволоки и прочим военным
имуществом, Штокман долго говорил с политкомом.
— Видишь ли, товарищ, — не спеша говорил приземистый желтолицый комиссар,
страдавший от припадков острого аппендицита, — тут сложная механика. У меня ребята все
больше москвичи да рязанцы, немного нижегородцев. Крепкие ребята, рабочие в