Page 539 - Тихий Дон

— Он постоянно в Вешках?
— Не-е-ет… Мы его прикомандировали к Черновскому полку, к обозу.
— А как же он следит за делами?
— Видишь ли, он часто наезжает. Почти кажин день.
— А что же вы его не возьмете в Вешки? — пытаясь уяснить, допрашивал Григорий.
Кудинов, все покашливая, ладонью прикрывая рот, нехотя отвечал:
— Неудобно перед казаками. Знаешь, какие они, братушки? «Вот, скажут, позасели
офицерья, свою линию гнут. Опять погоны…» — и все прочее.
— Такие, как он, ишо в войске есть?
— В Казанской двое, не то трое… Ты, Гриша, не нудись особо. Я вижу, к чему ты
норовишь. Нам, милок, окромя кадетов, деваться некуда. Так ведь? Али ты думаешь свою
республику из десяти станиц организовать? Тут же нечего… Соединимся, с повинной
головой придем к Краснову: «Не суди, мол, Петро Миколаич, трошки заблудились мы,
бросимши фронт…»
— Заблудились? — переспросил Григорий.
— А то как же? — с искренним удивлением ответил Кудинов и старательно обошел
лужицу.
— А у меня думка… — Григорий потемнел, насильственно улыбаясь. — А мне
думается, что заблудились мы, когда на восстание пошли… Слыхал, что хоперец говорил?
Кудинов промолчал, сбоку пытливо вглядываясь в Григория.
На перекрестке, за площадью они расстались. Кудинов зашагал мимо школы, на
квартиру. Григорий вернулся к штабу, знаком подозвал ординарца с лошадьми. В седле уже,
медленно разбирая поводья, поправляя винтовочный погон, все еще пытался он отдать себе
отчет в том непонятном чувстве неприязни и настороженности, которое испытал к
обнаруженному в штабе подполковнику, и вдруг, ужаснувшись, подумал: «А что, если
кадеты нарочно наоставляли у нас этих знающих офицеров, чтоб поднять нас в тылу у
красных, чтоб они по-своему, по-ученому руководили нами?» — и сознание с злорадной
услужливостью подсунуло догадки и доводы. Не сказал, какой части… замялся… Штабной,
а штабы тут и не проходили… За каким чертом его занесло на Дударевский, в глушину
такую? Ох, неспроста! Наворошили мы делов…» И домыслами обнажая» жизнь,
затравленно, с тоской додумал: «Спутали нас ученые люди… Господа спутали! Стреножили
жизню и нашими руками вершают свои дела. В пустяковине — и то верить никому
нельзя…»
За Доном во всю рысь пустил коня. Позади поскрипывал седлом ординарец, добрый
вояка и лихой казачишка с хутора Ольшанского. Таких и подбирал Григорий, чтобы шли за
ним «в огонь и в воду», такими, выдержанными еще в германской войне, и окружал себя.
Ординарец, в прошлом — разведчик, всю дорогу молчал, на ветру, на рыси закуривал,
высекая кресалом огонь, забирая в ядреную пригоршню ком вываренного в подсолнечной
золе пахучего трута. Спускаясь в хутор Токин, он посоветовал Григорию:
— Коли нету нужды поспешать, давай заночуем. Кони мореные, нехай передохнут.
Ночевали в Чукарином. В ветхой хате, построенной связью 70 , было после
морозного ветра по-домашнему уютно и тепло. От земляного пола солоно попахивало
телячьей и козьей мочой, из печи — словно пресно-пригорелыми хлебами, выпеченными на
капустных листах. Григорий нехотя отвечал на расспросы хозяйки — старой казачки,
проводившей на восстание трех сыновей и старика. Говорила она басом, покровительственно
подчеркивая свое превосходство в летах, и с первых же слов грубовато заявила Григорию:
— Ты хучь старшой и командер над казаками-дураками, а надо мной, старухой, не
властен и в сыны мне годишься. И ты, сокол, погутарь со мной, сделай милость. А то ты все
позевываешь, кубыть, не хошь разговором бабу уважить. А ты уважь! Я вон на вашу войну

70 связь — хата из двух комнат, соединенных сенями