Page 539 - Тихий Дон
P. 539

— Он постоянно в Вешках?
                     — Не-е-ет… Мы его прикомандировали к Черновскому полку, к обозу.
                     — А как же он следит за делами?
                     — Видишь ли, он часто наезжает. Почти кажин день.
                     — А что же вы его не возьмете в Вешки? — пытаясь уяснить, допрашивал Григорий.
                     Кудинов, все покашливая, ладонью прикрывая рот, нехотя отвечал:
                     — Неудобно  перед  казаками.  Знаешь,  какие  они,  братушки?  «Вот,  скажут,  позасели
               офицерья, свою линию гнут. Опять погоны…» — и все прочее.
                     — Такие, как он, ишо в войске есть?
                     — В  Казанской  двое,  не  то  трое…  Ты,  Гриша,  не  нудись  особо.  Я  вижу,  к  чему  ты
               норовишь. Нам, милок, окромя кадетов, деваться некуда. Так ведь? Али ты думаешь свою
               республику  из  десяти  станиц  организовать?  Тут  же  нечего…  Соединимся,  с  повинной
               головой  придем  к  Краснову:  «Не  суди,  мол,  Петро  Миколаич,  трошки  заблудились  мы,
               бросимши фронт…»
                     — Заблудились? — переспросил Григорий.
                     — А  то  как  же? —  с  искренним  удивлением ответил  Кудинов  и  старательно обошел
               лужицу.
                     — А  у  меня  думка…  —  Григорий  потемнел,  насильственно  улыбаясь. —  А  мне
               думается, что заблудились мы, когда на восстание пошли… Слыхал, что хоперец говорил?
                     Кудинов промолчал, сбоку пытливо вглядываясь в Григория.
                     На  перекрестке,  за  площадью  они  расстались.  Кудинов  зашагал  мимо  школы,  на
               квартиру. Григорий вернулся к штабу, знаком подозвал ординарца с лошадьми. В седле уже,
               медленно разбирая поводья, поправляя винтовочный погон, все еще пытался он отдать себе
               отчет  в  том  непонятном  чувстве  неприязни  и  настороженности,  которое  испытал  к
               обнаруженному  в  штабе  подполковнику,  и  вдруг,  ужаснувшись,  подумал:  «А  что,  если
               кадеты  нарочно  наоставляли  у  нас  этих  знающих  офицеров,  чтоб  поднять  нас  в  тылу  у
               красных,  чтоб  они  по-своему,  по-ученому  руководили  нами?»  —  и  сознание  с  злорадной
               услужливостью подсунуло догадки и доводы. Не сказал, какой части… замялся… Штабной,
               а  штабы  тут  и  не  проходили…  За  каким  чертом  его  занесло  на  Дударевский,  в  глушину
               такую?  Ох,  неспроста!  Наворошили  мы  делов…»  И  домыслами  обнажая»  жизнь,
               затравленно, с тоской додумал: «Спутали нас ученые люди… Господа спутали! Стреножили
               жизню  и  нашими  руками  вершают  свои  дела.  В  пустяковине  —  и  то  верить  никому
               нельзя…»
                     За Доном во всю рысь пустил коня. Позади поскрипывал  седлом ординарец, добрый
               вояка и лихой казачишка с хутора Ольшанского. Таких и подбирал Григорий, чтобы шли за
               ним «в огонь и в воду», такими, выдержанными еще в германской войне, и окружал себя.
               Ординарец,  в  прошлом  —  разведчик,  всю  дорогу  молчал,  на  ветру,  на  рыси  закуривал,
               высекая  кресалом огонь, забирая  в  ядреную  пригоршню  ком  вываренного в  подсолнечной
               золе пахучего трута. Спускаясь в хутор Токин, он посоветовал Григорию:
                     — Коли нету нужды поспешать, давай заночуем. Кони мореные, нехай передохнут.
                     Ночевали  в  Чукарином.  В  ветхой  хате,  построенной  связью                   70 ,  было  после
               морозного  ветра  по-домашнему  уютно  и  тепло.  От  земляного  пола  солоно  попахивало
               телячьей и козьей мочой, из печи — словно пресно-пригорелыми хлебами, выпеченными на
               капустных  листах.  Григорий  нехотя  отвечал  на  расспросы  хозяйки  —  старой  казачки,
               проводившей на восстание трех сыновей и старика. Говорила она басом, покровительственно
               подчеркивая свое превосходство в летах, и с первых же слов грубовато заявила Григорию:
                     — Ты  хучь  старшой  и  командер  над  казаками-дураками,  а  надо  мной,  старухой,  не
               властен и в сыны мне годишься. И ты, сокол, погутарь со мной, сделай милость. А то ты все
               позевываешь, кубыть, не хошь разговором бабу уважить. А ты уважь! Я вон на вашу войну


                 70   связь — хата из двух комнат, соединенных сенями
   534   535   536   537   538   539   540   541   542   543   544